Публикации Библиотека

Выдержка из статьи Л. Карфиковой о полемике между Григорием Нисским и Евномием Кизическим

Полемика каппадокийских братьев Василия Кесарийского и Григория Нисского с новоарианином Евномием, епископом Кизическим, относится к самым интересным богословским спорам четвертого века, в которых формулировалась христианская ортодоксия. Вместо представления Евномия о последовательном подчинении Отца, Сына и Духа эти богословы продумали возможность трех взаиморавных божественных ипостасей, которые, тем не менее, отличаются своим происхождением. Целью настоящей статьи является занятие не богословским содержанием и результатами всей этой полемики, а представление одного из аспектов понятия речи, т.е. мнения обоих полемизирующих сторон о ее происхождении, точнее сказать, о происхождении отдельных слов. Исхожу я при этом из тех пассажей сочинения Григория Contra Eunomium, II, 387-444 и 543-553, которые посвящены этому вопросу. Также здесь (как ироническое средство) сконцентрированы замечания об античных теориях речи, значению которых для нашей полемики я посвящаю заключительную часть.

Евномий

В предлагаемой реконструкции представления Евномия о происхождении речи, кроме изложенного в первой Апологии, мы вынуждены ссылаться на выдержки Григория из второй книги Евномия Apologia apologiae в рамках Contra Eunomium. Указанный пассаж (содержащий реакцию Евномия на полемику Василия о происхождении Божественного имени «нерожденность» в Adversus Eunomium I, 5-8, особенно явно пассаж I, 8) подает сразу несколько цитат, важных для понимания позиции Евномия. О происхождении речи мы здесь узнаём:

«Если бы (Бог) первых людей или их непосредственных потомков не научил тому, как называются и именуются отдельные вещи, они бы совместно жили без разума и речи. И не выполнили бы ничего необходимого для жизни, поскольку мышление каждого из них было бы темным, ведь они не знали бы значащие слова, т. е. имена и глаголы».

Из этого отрывка нам становится ясно, что «значащие слова» (σημαίνοντα) имеют, согласно Григорию, конститутивное значение для человеческого мышления и для жизни вообще. Без них человеческое мышление (διάνοια) было бы «темным» (ἄδηλος) и не могло бы стать основанием для действий. «Значащие слова», согласно Евномию, — это «глаголы и имена» (ῥήματα καὶ ὀνόματα), причем не в смысле правил синтаксиса, а, в первую очередь, в номенклатуре, которая выражает «как отдельные вещи называются (λέγεται) и именуются (όνομάζεται)». Человека должен был научить ей вначале людского рода сам Бог, т. е. уже до того как люди начали разговаривать, было известно «как отдельные вещи называются и именуются»

Вера Евномия в божественное происхождение имен, сходная с учением некоторых неоплатоников, не должна сразу свидетельствовать о зависимости Евномия от них. Как указывает сам Daniélou, и у Климента Александрийского, и у Оригена мы находим пассажи о божественном происхождении (иногда и силе) имен, а у Оригена даже – заметку об античных взглядах на происхождение речи (φύσει или θέσει). Ориген сам убежден в том, что отдельные языки не были установлены соглашением людей, а были получены от Бога, поэтому имена (особенно Божественные) незаменимы и непреложимы. Вполне возможно, что влияние Оригена на представление Евномия о речи было более серьезным, чем мог предложить Daniélou, и могло быть как прямым, так и опосредованным через библейскую экзегетику Лукиана Антиохийского, имевшего решающее значение для учителя Евномия Аэтия.

Как следует из анализа Антония Orbe, весьма правдоподобно, что Ориген был главным вдохновителем обоих сторон нашего спора в их представлениях об именовании Бога и христологических названиях (ἐπίνοιαι), т. е. о разных именах, отражающих отдельные аспекты Божественного Логоса и Его действия. В то время как Евномий настаивает на том, что только Логос-Христос, как вторичный по отношению к Отцу, может называться несколькими эпиноэтическими именами, Каппадокийцы расширяют эпиноэтические названия и на самого Отца. Я считаю очень правдоподобным, что Ориген для обеих сторон был также вдохновителем и в представлениях о речи: хотя Евномий принял учение о Божественном происхождении имен, Каппадокийцы довели теорию христологических ἐπίνοιαι до целого учения о человеческой речи, включающих множество параллельных наименований, выражающих, в соответствии с человеческими возможностями, разные аспекты познаваемых вещей.

Эта каппадокийская теория очевидно базируется на стоическом различении ἐπίνοιᾳ и κατὰ τῆν ὑπόστασιν, которые использовал и Ориген, и которые в определенной мере перенимают различие смысла и референции: например (согласно Посидонию), οὐσία и ὕλη являются тем же κατὰ τῆν ὑπόστασιν, отличаются же ἐπίνοιᾳ μόνον, т. е. их референция та же самая, однако они отличаются смыслом, т. е. аспектом, который они выражают. Ἐπίνοια, понятие, которому в нашей полемике принадлежит ключевое значение, для стоиков означает некий седимент мышления (ἐναποκειμένη νόησις), который делает возможным комбинирование представлений, производимых из чувственных ощущений, и создание новых понятий, которым в чувственном опыте ничего прямо не соответствует. Эти произведения «логической фантазии», будучи нематериальными, в собственном смысле слова не существуют (ὑπάρχειν), а лишь субсистируют в мышлении (ὑφεστάναι). Этот статус по стоическим представлениям соответствует нематериальному значению или «сказанному», «означаемому речью» (τὸ λεκτόν или τὸ σημαινόμενον), в противопоставлении значащему звуку (τὸ σημαῖνον) с одной стороны и внеязыковым референциям (τὸ τυγχάνον), которые, с другой стороны, материальны. Это «означаемое речью» (σημαινόμενον) или «значение» (ἔμφασις) играют важную роль и в каппадокийской концепции, где, однако более-менее пересекаются с аристотелевским «понятием» (νόημα) мышления, что в стоическом понимании, очевидно, недопустимо.

Позиция Григория в указанном пассаже, вообще-то, скорее ближе понятию Аристотеля, согласно которому речь (λόγος) не имеет свое значение «естественно» (φύσει) или «органично» (ὡς ὄργανον), но лишь на основании соглашения (κατὰ σηνθήκην), т. е. речь не является естественным устройством человека, но результатом его размышления, при чем размышления «общественного», какого-то межчеловеческого соглашения. Фонетические выражения (τὰ ἐν τῇ φωνῇ) являются при этом, согласно Аристотелю, символами (σύμβολα) или знаками (σημεῖα) того, что создается в душе (τῶν ἐν τῇ ψυχῇ παθημάτων), т. е. подобиями (ὁμοιώματα) самих вещей. Хотя вещи остаются теми же (ταῦτα), и даже их подобия, создаваемые в душе, остаются теми же (ταῦτα), фонетические (и от них производимые – графические) выражения отличаются. Не вполне ясно, что Аристотель подразумевает под оборотом παθήματα ἐν τῇ ψυχῇ, которые должны быть подобиями вещей. Скорее всего, это отпечатки вещей в душе, из которых абстракцией создаются понятия (νοήματα). Эти отпечатки (παθήματα) во всех душах одинаковые, поскольку они производятся от одних и тех же вещей, а потому понятия, абстрагируемые из этих отпечатков, как адекватно отражают сами вещи, так и являются у всех людей общими, хотя и выражаются в разных языках разными словами. Или здесь Аристотель, скорее, под выражением παθήματα подразумевает именно понятия, в чем сходится большинство интерпретаторов. Или же, скорее, речь выражает и то и другое: как непосредственное восприятие вещей, так и понятия, однако оба – посредством понятий?

Спор между каппадоккийскими братьями и Евномием, таким образом, является не отзвуком противостояния стоиков и эпикурейцев, или аристотелевской и платоновской концепций, или, в конце-концов, Кратила и Гермогена из платоновского диалога, но представляет достаточно сложное переплетение античных мотивов с обоих сторон: Евномий предполагает божественную номенклатуру, выражающую структуру самих вещей, что разительно отличает ее от эпикурейцев и приближает к ученикам Платона. С некоторыми неоплатониками он, вопреки самому Платону, разделяет веру в божественное происхождение слов, поэтому также (в отличие от Платона) в свое понятие не включает постоянное самоисследование речи на основании познания порядка самих вещей (хотя это критическое исследование слов выполняет сам). К Аристотелю Евномий близок в своем убеждении о постижимости вещей понятиями. Его упоминание о врожденных представлениях или же каких-то врожденных семенах возможного познания божественной номенклатуры указывает скорее на платоновское, чем стоическое влияние.

Григорий понимает слова как структуру, организовывающую человеческое познание о вещах, и как посредника для выражения человеческих мыслей, в чем его концепция подобна стоической. Однако он убежден, что наименования, замещающие вещи, выражают человеческие впечатления и знания, управляются человеческой волей и служат потребностям объяснений и общения, что в его представления вводит некий конвенционалистско-прагматический элемент, которым он превосходит и самого Аристотеля, с которым святитель не разделяет веру в постижимость вещей понятиями.

Важным моментом вдохновения для обеих сторон было также представление Оригена о речи и христологических именах: тогда как для Евномия решающей была вера Оригена в божественное происхождение слов, для каппадокийцев напротив – множественность христологических титулов, как о ней говорит Ориген, стала образцом разных смыслов, касающихся той же референции, все из которых выражают человеческое познание о вещах, а не сами вещи.

Related posts

Мнения: Государство и государственная идея

admin

«Церковные СМИ как общественно значимые инструменты (к постановке проблемы)»

admin

О причинах отвержения истинной веры

admin

Коментарии