Ю́лиус Э́вола (итал. Julius Evola, 19 мая 1898, Рим — 11 июня 1974) — итальянский мыслитель, эзотерик и писатель. Родился в аристократической семье, имеющей далёкие испанские корни (родители: Франческо и Кончетта Франджипане).
Барон Юлиус Эвола (урождённый Джулио Чезаре Андреа Эвола) (Рим, 19 мая 1898 – Рим, 11 июня 1974) более всего известен, как ярчайший представитель традиционализма. Впрочем, сам Эвола, как и многие его единомышленники, проводили строгое различие между традиционализмом и Традицией, поэтому уместней говорить о нём, как о человеке Традиции, нежели как о традиционалисте. Версия германского происхождения Юлиуса Эволы (от некого барона Хевелар) была выдвинута первым переводчиком «Восстания против современного мира» на немецкий язык — перевода, которого Эвола не одобрил, в связи с чем обратился к Готфриду Бенну с просьбой сделать новый перевод. Эта версия является сомнительной.
Эвола написал несколько книг, посвящённых расовой проблеме, в которых он исследовал точку зрения Традиции по этому вопросу. В них он жёстко критиковал расхожие в то время в Германии и Италии теории биологического расизма, провозглашая оригинальные идеи расизма духа, которые не отрицают кровь, но стоят над ней. Классическим в этой сфере стал приведённый им пример о скандинавских народах европейского Севера, которых вследствие деградации и забвения воинских ценностей менее всего можно назвать духовными арийцами, несмотря на то, что в чисто биологическом смысле они могут служить образцом белой расы. В работах «Синтез расового учения», «Замечания по поводу расового воспитания» и иных Эвола писал о трёх типах расы — о «расе тела», «расе души» и «расе духа». В связи с неоднократными попытками привлечения к уголовной ответственности в послевоенное время по статьям о разжигании межнациональной розни и пропаганде фашизма, Эвола заявил в автобиографии «Путь Киновари»:
Наконец, следует однозначно заявить, что ни я, ни мои друзья в Германии не знали о тех эксцессах, которые совершили нацисты по отношению к евреям, а если бы мы знали об этом, то ни в коем случае не одобрили бы этого.
Аналогично, в книге «Фашизм с точки зрения правых» Эвола высказывал критику по отношению к неразумно жестоким действиям национал-социалистов. Тем не менее он в большинстве своих сочинений совершенно чётко формулировал тезис о господстве евреев в современном мире, их связи с доминированием либерализма и необходимостью кардинального изменения данной ситуации.
Мистерия Грааля
1 олимпийский цикл
Согласно нашей концепции то, что среди различных народов существовало под именем “традиция” являлось не чем-то относительным и обусловленным различными внешними и чисто историческими факторами, но всегда было связано с элементами сущностно единого знания, которые представляли собой “константы”.
Так все традиционные учения в той или иной форме всегда и повсюду утверждали существование единой изначальной расы, носительницы трансцендентной духовности, которая по этой причине считалась расой “божественной” или “родственной расе богов”. Мы определили эту расу как “олимпийскую”, желая подчеркнуть тем самым ее врожденное превосходство, так как само ее естество уже в своей основе было сверхъестественным.
Сила, идущая сверху, была в этой расе постоянным “присутствием”, и это “присутствие” высшей силы предрасполагало данную расу к правлению, к исполнению царственных функций, делало ее расой тех, “кто есть”, тех “кто может”, *** солнечной расой ***. Если тема *** золотого века ***, о котором в той или иной форме говорится в различных традициях, была воспоминанием о цикле этой расы, то одновременно можно говорить и о сверх-историческом понимании этой расы, ее функций и ее местопребывания. То, что некогда было явным, с течением времени стало все более и более скрытым. В силу прогрессирующей инволюции человечества, о которой также известно многим традициям, влияния и функции этой расы становились постепенно невидимыми, и прямой контакт между историческими и сверх-историческими элементами прервался. Именно в этом смысле следует понимать, к примеру, учение Гесиода, утверждавшего, что существа золотого изначального века не умерли, но стали невидимыми вождями смертных(1). Тема золотого века постепенно перешла в тему метафизического царства, в таинственном, объективном и онтологическом контакте с которым состояли все высшие властелины—как те, кого можно считать реальными наследниками примордиальной традиции, так и те, кто сознательно и с большей или меньшей степенью совершенства воспроизводили это метафизическое царство на тех или иных землях и в тех или иных формах цивилизации, в типе сакральной империи, regnum.
Это зафиксировано в традиционной концепции “Царя Царствующих”, “Вселенского Господина”, “Короля Мира” и в сопряженных с ним символах, причем некоторые из них основаны на прямых аналогиях, а другие представляют собой мифологизированные воспоминания о земле или землях, где протекал этот изначальный олимпийский цикл.
Эти символы в первую очередь выражают идею *** центральности*** : центр, полюс, регионы центра мира, центральный камень или камень, лежащий в основе, магнит. Далее они подчеркивают *** стабильность*** : остров посреди вод, скала, неразрушимый камень. А также символы *** несокрушимости и недоступности ***: невидимый замок или страна, к которым невозможно найти дороги, высокая гора, покрытая лесом; подземные города. Можно часто встретить в этом контексте образы “Световой Земли”, “Земли Живых “ , “Святой Земли” , и самые различные вариации *** символизма золота ***, который также тесно связан с идеями солнечности, света, царственности, бессмертия и нерушимости. Все это обязательно имеет отношение к примордиальной традиции и к веку, называемому золотым. Другие символы отсылают нас к идее “Жизни” в высшем смысле этого слова (“вечная пища”, “Древо Жизни”), к трансцендентному знанию, к непобедимой силе, и все эти образы комбинируются в самых различных сочетаниях в фантастических, символических и поэтических описаниях различных традицией невидимого царства, regnum, “высшего центра мира”, — либо его самого, либо его различных проявлений и эманаций(2).
2 “Герой” и “Дама”
Как мы сказали, доктрина о золотом веке составляет часть доктрины о *** четырех веках ***, которая говорит нам о прогрессирующей духовной инволюции, протекающей в ходе истории, начиная с самых древнейших времен. Каждый из этих веков, однако, имеет морфологический смысл, выражает типическую и универсальную форму цивилизации. После золотого века следует *** серебрянный ***, соответствующий жреческому типу духовности, более женственному, нежели мужественному: мы называем это *** лунной *** духовностью, поскольку символически серебро относится к золоту так же как луна к солнцу: луна, в отличие от солнца, — это женственное светило, не имеющее в себе самом источника своего собственного света. Отсюда и переход к духовности, обусловленной опосредующей функцией, к экстравертной духовности, характеризующейся “девоциональностью”, отказом от своей самости, страстным и жертвенным экстазом. Здесь мы сталкиваемся с истоками “религиозного” (в строгом смысле этого слова) феномена, в его экстатически-девоциональных, мистических вариациях. Потом одичавшая и материализованная мужественность поднимается против этой формы духовности, и это составляет архетип *** бронзового века ***. Здесь имеет место деградация касты воинов, их восстание против духовной касты, которая сама по себе является более не олимпийской божественной кастой правителей, а лишь совокупностью жрецов. Восставшим воинам свойственны отказ от жреческих принципов, гордыня, насилие, воинственность. Миф, соответствующий этому периоду — люциферическое или титаническое восстание, прометеическое стремление узурпировать олимпийский огонь. Это — эра “титанов”, эра Волка, эра “существ стихий”, память о которой сохранилась в традициях, в отдельных фрагментах легенд и эпоса разных народов. Последний век — это *** век железный *** или, в терминах индуистской традиции, *** темный век ***. Появляется десакрализированная цивилизация, знающая и прославляющая только земное и человеческое. В противовес такой форме упадка возникает идея цикла возможной реставрации, который Гесиод называет *** “циклом героев” *** или “веком героев”. В этом случае термин “герой” надо рассматривать в узком, чисто техническом и отличном от обычного смысле. По Гесиоду, “поколение героев” порождено Зевсом, то есть олимпийским принципом, как возможность восстановить примордиальное состояние и дать жизнь новому “золотому” веку(3). Но чтобы реализовать эту возможность, которая остается только возможностью, а не обусловленной естественной стадией, необходимо преодолеть и “лунную”, жреческую духовность, но и статус простого воина и титана. Эти черты можно увидеть во всех “героических” фигурах самых различных традиций. Именно в таких терминах ахейско-эллинская традиция описывала Геракла, прототипа “Героя”. Его главным врагом была Гера, основная фигура пантеистически-лунного культа. Геракл достиг олимпийского бессмертия, став союзником Зевса, олимпийского принципа, в войне с “гигантами”: и согласно одному из мифов этого цикла посредством Геракла “титанический” элемент (Прометей) был освобожден и примирен с элементом олимпийским.
Если понимать под “титаном” того, кто не хочет признавать ограниченности человеческого состояния и стремится похитить божественный огонь, то “героя” от “титана” отличает только один штрих. Уже Пиндар предостерегал от желания “стать как боги”, и в иудейской мифологии проклятие Адама представляет собой аналогичное предупреждение, указующее также и на рискованность такой попытки. Тип титана—или, в иной перспективе, тип воина—остается, в сущности, первоматерией героя. Однако для позитивного решения, то есть для олимпийской трансформации и реинтеграции в изначальное состояние, необходимо выполнить двойное условие.
Прежде всего: испытание и подтверждение мужеской квалификации — откуда целая цепь похождений, приключений, схваток, — но в такой форме, чтобы это не стало самоцелью, чтобы не произошло закупоривания “Я”, чтобы не была парализована способность открыть себя для трансцендентной силы, только благодаря которой огонь и может превратиться в свет и освободиться. С другой стороны, такое освобождение не должно означать конца внутреннего напряжения, так как дальнейшее испытание заключается в адекватном утверждении мужеского качества на сверхъестественном уровне, что и должно привести к олимпийской трансформации, к обретению достоинства, которое всегда в инициатических традициях называется “королевским”. Именно здесь состоит радикальное отличие героического опыта от мистических экстазов и пантеистических экзальтаций. И здесь следует вспомнить в первую очередь о символизме “женщины”.
В индо-арийской традиции у каждого “бога”—то есть у каждого трансцендентного принципа — есть своя “жена”, называемая термином “шакти”, что означает также “могущество”. На Западе Мудрость, София, а иногда даже и сам Святой Дух, выступали как образы Царственной Девы. И данная в жены Гераклу богиня Геба есть также богиня вечной олимпийской молодости. В египетских изображениях божественные женщины дарят царю лотос, символ нового рождения, и “ключ жизни”. Северные валькирии, как и иранские фраварти, были образами трансцендентных уровней самих воинов, силами их судьбы и их победы. Римская традиция знала Venus Victrix (Венеру Побеждающую), считающуюся “прародительницей” имперского рода (Venus Genitrix — Венера Прародительница). Кельтская же традиция сообщает о сверхъестественных женщинах, которые отводят героев на таинственный остров, чтобы своею любовью сделать их бессмертными. Ева, согласно этимологии, означает “жизнь”, “живущую”. Чтобы не продолжать цепь примеров, развитую нами более полно в другой книге, заметим лишь, что широко распространенный символизм делает “женщину” образом животворящей и преображающей силы, благодаря которой может осуществиться преодоление сугубо человеческого состояния. Но почему эта сила представлена именно *** “женщиной” ***? Этот символизм основан на аналогии. Здесь следует отправляться от отношений между мужчиной и женщиной. Эти отношения могут быть нормальными и анормальными. Они анормальны, когда женщина становится повелительницей мужчины. Символизм, связанный с этим случаем, не касается нашей основной темы. Заметим лишь, что в таком варианте речь идет о гинеко-кратических (матриархальных) концепциях, являющихся пережитками цикла “лунного” человечества и отражающих тему зависимости и пассивности мужчины по отношению к духу, понимаемому как женская стихия (Космическая Мать, Magna Mater, Мать Жизни и так далее) — тему, характерную для второго, серебрянного века.
Однако в рамки этой концепции не укладывается более общая идея женщины, как распорядительницы сакрального, sacrum, как животворящего принципа, как носительницы “жизни”, освобождающей, одухотворяющей и трансформирующей обычное “существо”. Эта идея может входить, и на самом деле входит, в контекст духовности, названной нами “героической”. В таком случае, нам в поиске аналогий и символов следует обратиться к нормальным отношениям между мужчиной и женщиной, основанным на фундаментальной концепции сохранения мужским началом своей собственной природы. Дух перед лицом мужского начала—это “женщина”: мужчина активен, дух пассивен—даже сталкиваясь с преображающей и оживотворяющей его силой, герой сохраняет позицию мужчины, мужа, господина и хозяина женщины, жены. Заметим по ходу дела, что рассматриваемый здесь символизм противоположен символизму, превалирующему у мистиков и у авторов религиозной ориентации, особенно христианской, где самой душе часто отводится роль женщины, роль “невесты”.
Сопоставив это со “знаками” центра, мы получим составные символы: Дева Острова, Дева Древа, Дева Источника, Хозяйка или Королева Замка, Королева Солнечной Земли, Дева, скрытая в камне и так далее. В частности, в качестве *** Вдовы, женщина выражает собой молчание, закрытость, оставленность, то есть традицию, силу или потенцию, которой более никто не обладает, которая потеряла своего “мужа”, “мужчину”, и теперь ожидает нового господина или героя (5): аналогично значение и заточенной в темницу Девы, которая ожидает освобождения и свадьбы с предназначенным судьбой рыцарем. На этом основании все, что говорится в эпических легендах и рыцарских рассказах о приключениях и героических поединках, совершенных из-за верности “Даме” и в надежде обладать ею, всегда можно понять как символизм испытания мужеских качеств, испытания, необходимого как предварительный этап трансцендентной интеграции личности. И если в этой литературе встречаются женские персонажи, связанные с темой соблазнов и опасностей для героя, это не следует понимать прямолинейно и однозначно, то есть будто речь идет о простом плотском соблазне, но в более высоком смысле — как опасность для героя впасть в “титанизм” в ходе его подвигов. В таком случае женщина выражает собой соблазн, идущий от трансцендентной силы и знания, если обладание ими носит черты прометеической узурпации или алчной гордыни. В противоположном варианте речь может идти и о том, что кто-то определил следующими словами— “сосущая смерть, исходящая от женщины”, то есть о возможности потерять саму глубинную основу мужского начала.
3 Гиперборейская тема
Другим фундаментальным указанием традиции, разобранным нами с необходимыми ссылками и деталями в другой книге (6), является локализация изначального центра или месторасположения “олимпийской” цивилизации золотого века в *** северных полярных регионах ***, ставших впоследствии необитаемыми. Традиция гиперборейского происхождения, как в ее изначальной олимпийской форме, так и в ее реставрациях “героического” типа, лежала в основе цивилизаторской деятельности расы, которая в период между концом глациальной эпохи и началом неолита распространилась по евразийскому континенту. Некоторые ветви этой расы пришли непосредственно с самого Севера. Другие имели своей родиной западно-атлантические земли, где было создано нечто вроде копии чисто нордического центра. Вот почему в различных совпадающих по сути символах и легендах иногда говорится о северно-арктической земле, а иногда — о западной.
Таким образом, различные наименования гиперборейского центра были перенесены на центр атлантический: Туле, Белый Остров, Сияющий Остров — индусский cveta-dvipa, греческий остров Леуке(7) — “изначальная прародина арийской расы”— aryanem-vaejo—Земля Солнца, Земля Аполлона, остров Авалон.
Во всех индо-европейских традициях тождественные сюжеты описывают потерю этой родины, ставшей вследствии мифологических причин—оледенение, потоп — недосягаемой. Это является реальным историческим фактом, отраженным во многих концепциях Традиции, говорящих о чем-то утерянном, скрытом, ставшим недоступным. По той же причине “Остров” или “Земля Живых”, — под “Живыми” в высшем смысле этого слова следует понимать представителей изначальной божественной расы, — то есть территория, к которой в большей или меньшей степени относятся все символы высшего центра мира, часто становится также “страной мертвых”, и “мертвыми” здесь названы представители рассеявшейся расы. Так, к примеру, согласно кельтской доктрине, первопредком людей был Бог Мертвых, Диспатер, обитавший в далеком регионе по ту сторону океана, на “острове Предела”, откуда по преданию друидов пришла часть доисторических обитателей Галлии(8). Кроме того, классическая традиция утверждает, что бывший некогда Господином Земли Царь Золотого Века, Хронос-Сатурн, сброшенный с престола и кастрированный (то есть лишенный способности “порождать”, давать жизнь новому потомству), все еще жив и пребывает “во сне” в далеком северном регионе, в арктическом море, которое по этой причине и получило название Кронидское море (9). Все это дало повод к многочисленным смешениям, но, в сущности, в таких случаях идеи, связанные с гиперборейской темой, просто переносятся либо на уровень сверх-истории, либо прилагаются к общей концепции скрытого и невидимого духовного центра. В нашем случае, следует остановиться вкратце на тех формах, в которых эта тема выступает в кельтском ( и особенно в ирландском) цикле. Речь идет в первую очередь о традициях, связанных с Аваллоном, с Туата де Дананн, а такжа с Королем Артуром.
Значение этих традиций отнюдь не является чисто локальным и историческим. И географические данные в этом случае, как и во многих других, имеют исключительно символический смысл.
3 Традиция в Ирландии
Легендарная история Ирландии сконцентрирована на смене рас, которые поочередно ее завоевывают и подчиняют, приходя из таинственного северно-атлантического центра, куда порой они и возвращаются. “Historia Britorum” (“История Британцев”) дает этому центру имя “Гиперборея”, а на самом деле, это лишь мифологический перевод ирландских слов: mag-mo, trag-mor или mag-mell, которые обозначают “землю мертвых”, примордиальный северо-атлантический центр (1О). Эти расы совершают множество подвигов: они постоянно воюют с фоморами, гигантами или темными чудовищными существами, которыХ христианизированные формы легенды отождествляют с допотопными гигантами или дикими потомками Хама и Каина(11). Эти фоморы являются эквивалентами “существ стихии” или “гигантов”, против которых в нордической традиции Эдды сражаются Асы, “божественные герои”. Они представляют собой силы цикла “бронзового века”, темные теллурические силы, связанные с водными глубинами (в цикле Ульстера), подобно теллурическому богу Посейдону. Это относится к материализовавшимся и деградировавшим в направлении титанизма силам изначального века. Последнее замечание об изначальности этих деградировавших сил в кельтской традиции подтверждается тем фактом, что царь фоморов, Тетра, также происходил из земель, лежащих по ту сторону Океана, и что недоступная башня Коннана, другого царя фоморов, находится на “стеклянном острове посреди океана”, а это очевидно есть не что иное, как название самого примордиального центра традиции.
В любом случае, фоморы, в их сущностном аспекте “темной” теллурической расы, происходят из изначальной группы, пришедшей в Ирландию из атлантических регионов, и являются расой Партолона. Эта раса постепенно угасает и в Ирландию приходит новый народ, имеющий тоже происхождение, что и первый — это раса Неймхейдха. Имя “Неймхейдх” происходит из кельтского слова “небесный”, а также “древний”(12), и этот новый цикл можно определить как вторжение представителей примордиальной традиции, сохранившейся еще в чистом “олимпийском” состоянии. В эпоху Неймхедха произошло символическое событие, аналог которому имеется и в Эддах. В Эддах Асы, “божественные герои”, обратились к “существам стихий” с просьбой построить для них крепость в “центральном регионе”, город Асгард в земле Митгард. В качестве платы за работу гиганты потребовали себе “божественную женщину”, Фрейю, а кроме того “луну и солнце”. Не получив желаемого, так как Асы не допустили узурпации высших сил существами, принадлежащими нижним стихиям,— гиганты начали войну, которая фатальным образом привела, к “сумеркам богов”. Подобно этому, в ирландском цикле Неймхейдх использовал фоморов для строительства крепости, но впоследствии, испугавшись, как бы они сами не завладели ей, он разрушил ее (13). Но это не помешало тому, что потомки Неймхедха все же были порабощены фоморами, жившими в Тор-инис, в крепости на острове, расположенном к северо-западу от Ирландии. И вслед за тем, после попытки восстать, они были окончательно истреблены фоморами, подобно тому, как в эддических сагах борьба Асов против сил стихий заканчивается сумерками богов, закатом Асов. По всей видимости, в обоих случаях мы имеем дело с описанием начала “титанического” цикла на обломках цивилизации, прямо принадлежащей примордиальной эпохе.
В развитии ирландских саг упоминается попытка “героической” реставрации. Речь идет о цикле Туата де Дананн, и это выражение можно перевести как “люди богини Ану или Дану” (14).
Об этой расе говорится, что она пришла в Ирландию “с неба”— откуда и “их мудрость и превосходство их знаний”, как говорит хроника “Leabbar na hvidhe”(15). С другой стороны, указывается, что они приобрели сверхъестественные знания в гиперборейском регионе(16). Обе версии не противоречат друг другу, но, напротив, друг друга взаимодополняют, подчеркивая как над-человеческий характер примордиального центра, так и связь расы Туата с последними выжившими потомками расы Неймхейдха, которые удалились в гиперборейские или северо-атлантические регионы, чтобы познать сверхъестественные науки — откуда их сближение с некоторыми мистическими предметами. Но об этих предметах мы поговорим ниже(17). Так как раса Неймхейдха представляет собой “небесную” и “древнюю” расу, чье царствование завершилось с началом титанического цикла, то весь сюжет о связи Туата с потомками Неймхейдха может быть понят как описание реинтеграционного контакта с изначальным духовным центром, — небесным, а в географической проекции гиперборейским или западно-атлантическим, — контакта, оживившего и придавшего героическую форму новому роду, Туата де Дананн(18), который снова победил фоморов и близкие к ним расы—фир болг—и завладел Ирландией. Глава Туата, Огм—это “солнечный” персонаж—Гриан Айнех — с чертами, сближающими его с античным Гераклом. Он овладел мечом короля фоморов.
Но и правлению Туата пришел конец. Lebor Gabala (“Книга Завоеваний”) говорит о прибытии в Ирландию новой расы, расы “сыновей Милеадха”, характер которых остается неясным. В них преобладает воинский аспект—слово “Mileadh” возможно имеет тот же корень, что и латинское miles, “воин”(19), — имеющий, однако, остаточные связи с высшей традицией, предшествующей циклу Туата де Дананн. Так, и в цивилизации Милеадха продолжает существовать символизм “центрального региона”: этот народ структурирован феодальным порядком, с высшей царской властью, находящейся в Таре, “земле середины,”—Меадхом, — ранее бывшей также сакральным центром Туата. Король посвящался на царство у “камня судьбы”—lia-fail,”лиа-фаил”, о котором мы поговорим ниже и который также принадлежал к традиции Туата (2O). Что же касается самих Туата, то они согласно некоторым текстам, оставили страну и стали невидимыми обитателями чудесных “подземных” дворцов или недоступных людям горных пещер, появляясь среди людей лишь в исключительных случаях.
Другие тексты утверждают, что они вернулись на свою изначальную родину, на остров Аваллон(21). Учитывая все вышесказанное, обе версии взаимодополняют друг друга, так как речь идет лишь о двух возможных обозначениях примордиального центра, ставшего скрытым (“подземным”) и недоступным. Кельтские традиции обозначают этот центр как атлантический остров *** Аваллон ***, и важно отметить, что позднее этот остров представлялся как место, куда женщины привлекают героев, чтобы сделать их бессмертными. Слово “Аваллон” происходит из кимрийского слова afal, то есть “яблоко”, и поэтому Аваллон — это “остров яблок”(22). Это, естественно, заставляет вспомнить остров Гесперид “по ту сторону Океана” и символизм *** золотых*** яблок, которые Геракл получил, осуществив один из подвигов, и которые даровали ему олимпийское бессмертие. Сверхъестественные женщины острова Аваллон обладают способностью даровать “спасение” — и в саге о Тир-нан-оге, они утверждают, что на их земле нет “ни смерти, ни разложения тел”, и что там герой Ойзин сможет приобрести “корону вечной молодости”(23). Но одновременно с этим Аваллон, “Белый Остров”(24), означает также “полярный” или “солярный”, “солнечный” остров. “Остров Аваллон”, в соответствии с другой возможной этимологией, на самом деле, есть “остров Аполлона”, бога, кельтским именем которого являлось Аблун или Белен. И в этом случае речь идет о “солнечном” и гиперборейском регионе, так как Аполлон считается солнечным королем золотого века и гиперборейских регионов(25). Если иногда этот остров смешивается со “стеклянным островом”, это происходит за счет близости их символизма, так как, вообще говоря, стены из стекла (иногда из воздуха) символизируют часто невидимую защиту, охраняющую некоторые места, доступ к которым закрыт. В некотором случае, это выражается в символе вращающегося вокруг острова огненного колеса. Это—варианты идеи недоступности, всегда сопряженные с высшим центром.
Текст, известный под названием Battle of Mag-Tured (“Битва при Маг-Туреде”), упоминает о том, что Туата принесли с собой из северо-атлантической родины четыре предмета, имеющих прямое отношение к учению, полученному на этой родине: камень, копье, мечь и сосуд. Камень назывался “камнем судьбы” или “королевским камнем”, поскольку он служил оракулом и позволял узнать, кто, в свою очередь, должен стать законным королем.
Копье — это “Копье Луга”, бога молнии, о котором говорилось:
“кто обладает этим копьем, не проиграет ни одной битвы”. Меч — это непобедимый и неразрушимый меч Нуаду, И, наконец, сосуд—это сосуд Дагды, котел Дагды, могущий накормить своим содержимым любое число воинов. Эти предметы Туата де Дананн появляются снова в образах соответствующих им предметах из цикла о Граале, подобно тому как и местонахождение Грааля тесным образом связано с тем же островом Аваллон, с “Белым Островом”.
В традициях, собранных в “Анналах Четырех Учителей”, особенно очевидна тема борьбы и победы, понимаемых как особое испытание. Здесь часто повторяется формула: “Король такой-то повержен таким-то, в свою очередь ставшим королем”(26).
Наиболее глубокий смысл этого открывается в легенде о короле Немейского леса, о чем мы говорили в другом месте. Победа над определенным персонажем, завершающаяся его убийством, является условием для принятия на себя королевских и жреческих функций, свойственных ранее этому персонажу. Нечто подобное необходимо также для того, чтобы стать супругом “божественной женщины”(27). Средневековая рыцарская литература полна различными вариантами этой темы: испытание боем приводит почти автоматически к обладанию дамой, переходящей от одного героя к другому. На основании так назывемого “права любви” и в соответствии с этикой этой литературы было вполне естественным, когда рыцарь избирал в качестве объекта своего желания Даму своего собственного господина, считая себя более сильным,нежели он, в бою и будучи способным доказать это на деле(28). Особенно странным во всем этом, если воспринять все буквально, является почти полное расхождение с реально бытовавшими в ту эпоху нравами, и уже одно это должно было бы приоткрыть истинный смысл, содержавшийся в описании всех этих “приключений”(29): очевидно, что в них проявились далекие отголоски темы отбора по мужским качествам, необходимым для обладания “божественной женщиной”.
Согласно “Истории британских королей” ( “Historia Regum Britanniae”) в Британии ранее обитали гиганты. Их вождь назывался Гоемагог. “Брут”, считавшийся потомком тех троянцев, которые основали Рим, уничтожил гигантов и заложил основы британской традиции(3O). Гоемагог—это эквивалент Гога и Магога. Подобная библейская параллель весьма показательна.
Гоги и магоги — это демонические орды, всегда играющие, как мы увидим ниже, важную роль в имперском мифе. Они соответствуют фоморам, “существам стихий” или ринтурсам, которым Асы, “божественные герои Эдды”, преградили стеной путь к “ месту середины”- Митгарду, то есть к образу самого примордиального центра. В некотором смысле эти персонажи представляют собой демонизм мира массы.
“Анналы Четырех Учителей” часто упоминают восстания против сакральной династии Туата де Дананн, а также против последующей воинской династии сыновей Милеадха, — восстания, организуемые расой Фир-Домхнаин или “расой глубин”, теллурической расой, связанной с выродившимися остатками первых обитателей Ирландии, то есть фир-болгов. Также иногда речь заходит о “расе плебеев” — aithe-ach-tuatha-, которая, воспользовавшись праздником, уничтожила господ и вынудила Четырех Господ восстать против высшего Короля, пребывающего в “месте Середины”(3Oa). Но в качестве наказания за это преступление на страну обрушилось всеобщее бесплодие вместе с другими несчастиями: и все царство обречено оставаться в таком состоянии, пока сын последнего короля, побежденного и убитого, не вернется на землю отцов (31). Однако в восточной легенде об Александре Великом опустошение и иссыхание “всех рек, пока не останется ни одного источника”, связывается с временем прихода орд Гогов и Магогов(32). В таких же условиях заканчивается и царство Грааля, превратившегося в *** Gaste Terre ***, “опустошенные земли в результате “плачевного преступления”, и так будет продолжаться вплоть до прихода героя-мстителя, героя-восстановителя. Во всем этом, а также в других древних дохристианских кельтских традициях и символах выступают все основные темы, которые позднее воплотились в легенде о Граале. Последнее звено этой цепи—сказание о короле Артуре.
4 Цикл легенд о короле Артуре
В общей ткани этой легенды, историческая реальность Артура— который был dux bellorum (военным предводителем) северных кимров в их борьбе против англо-саксов между V и VI веками н.э. — отходит на задний план перед лицом того обстоятельства, что его царствование было архетипом королевской власти, связанной непосредственно с гиперборейской традицией. В конечном счете, царствование короля Артура стало фактически выражать парадигму сакральной королевской власти, выраженной в символическом и сверх-историческом комплексе. Так, историческая связь царства Артура с Англией отошла на задний план. В средневековой литературе это царство обладает скорее сверхнациональным характером и объединяет в себе лучших рыцарей независимо от их национальности, и влияние этих преданий на средневековое героическое христианство было настолько сильным, что каждый хотел видеть в Артуре своего символического вождя. И высшей степени показательно, что каждый рыцарь того периода стремился стать членом таинственного ордена “Короля Артура”.
Имя “Артур” поддается различным интерпретациям, но наиболее вероятной из них является та, что возводит это имя к кельтскому слову arthos—медведь и viros—человек(33). Уже Ненний знал о существовании такого толкования: Artur latine sonat ursum horribilem (“Артур по-латыни значит страшный медведь”)(34). Это означает мужскую силу, которая внушает ужас, но одновременно, такое имя связано с гиперборейским символизмом, и снова отсылает нас к идее центральной или “полярной” королевской функции. Медведь — это один из сакральных символов древнего нордического культа, и вместе с тем, в астрономическом символизме он соответствует одному из “полярных” созвездий (Большая Медведица). Но это еще не все: в совокупности традиционных текстов, символов и имен можно заметить связь между этим созвездием (вместе со связанными с ним символами полюса и центра) и Туле, именем, обозначающим “Белый Остров” гиперборейцев, центр примордиальной традиции(35). В фигуре Артура сходятся таким образом “полярный” элемент, элемент гиперборейский и элемент царственный, королевский. Исключительно мужской и чисто воинский характер Артура как “медведя страшного” (ursus horribilis) восполняется и уравновешивается тем фактом, что Артура всегда как его взаимодополняющий компонент сопровождает Мирддхин или Мерлин, хранитель сверхъестественного знания и сверх-материального могущества, являя собой не столько отдельную личность, сколько персонификацию трансцендентной и духовной стороны самого Артура(36). Тесная связь между этими двумя принципами — воинским и духовным—характерна для всего “рыцарства” при дворе короля Артура, и именно она предопределяет особенность и смысл совершаемых им подвигов.
Рыцарство Круглого Стола, то есть Короля Артура, не является только воинской организацией.—“Те, кто избраны быть членами рыцарства,- читаем мы у Мэлори в “Смерти короля Артура”(37),— чувствуют себя более облагодетельствоваными и высокочтимыми, нежели те, кто овладели всем миром. И они оставляют своих родителей, своих отцов, своих жен и своих детей, чтобы следовать за Орденом”. Сам Грааль представляет собой тот трансцендентный элемент, с помощью которого рыцари должны достичь своей полноты и своего совершенства : и это ясно видно в тех вариантах сказаний, где царство Артура прямо отождествляется с царством Грааля. Здесь следует напомнить эпизод, связанный с камнями Стоунхенджа,— с камнями, которые существуют и сегодня и не перестают поражать многих своей тайной — как можно было в столь давние эпохи обработать и установить в том порядке, в каком они стоят еще и сегондя, эти гигантские блоки, являющиеся останками древнейшего до-неолитического солнечного храма? Мерлин, приказывая воинам пойти и принести с далеких гор эти огромные камни, сказал:”Принимайтесь за дело, храбрые воины, и узнайте, прино-ся эти камни, *** что является более могущественным—дух или простая сила ***”. Воины не смогли этого сделать, и тогда сам Мерлин, улыбаясь, легко осуществил эту задачу(38). То, что чисто воинская добродетель в цикле легенд о Короле Артуре свя-зана непосредственно с духом, подчеркивает также следующее наставление, содержащееся в “Истории Британских Королей” (“Historia Regum Britannian”): “Сражайтесь за вашу землю и принимайте, если случится, смерть: поскольку смерть—это по-беда и освобождение души”(39). Это точно соответствует антич-ной концепции mors triumphalis, “побеждающей смерти”, цент-ральному положению всей этики, свойственной традициям “героического” типа.
Согласно легенде Артур доказал свое врожденное право быть законным королем всей Англии, выдержав *** испытание мечом *** , то есть сумев вытащить меч, торчащий из квадратного камня, поставленного на алтарь храма. Этот камень является вариантом “камня королей”, принадлежащего древней традиции Туата да Дананн(4O). Здесь мы сталкиваемся с двойным, но довольно однородным символизмом. С одной стороны, это — общий символизм “камня, лежащего в основании”, который напоминает об идее “полюса”, откуда—и аллегория и миф, указывающие на извлечение мужского могущества (меч) именно из этого полярного принципа. С другой стороны, вытащить меч из камня означает также освободить силу от оков материальности, так как камень часто обозначает именно эту материальность. Это подтверждается и иным эпизодом,где Артур, предводительствуемый Мерлином, становится обладателем меча Калибурн или Эскалибур, который держала над водами какая-то таинственная рука(41). Об этом оружии говорится, что оно было сделано на острове Аваллон, то есть что оно имеет отношение к “высшему центру”. И тот факт, что меч держали над водой, снова подчеркивает, что речь идет о силе, свободной от условий материальной, ограниченной и чувственной жизни, которая всегда имела самое прямое отношение к фундаментальному аспекту символизма вод. Преодолеть эту жизнь необходимо всем тем, кто стремится к получению королевского “мандата” из “центра” и к тому, чтобы сделаться правителем и повелителем в высшем смысле этих слов. Но то же самое должны осуществить те рыцари, которые хотят принадлежать к свите короля Артура и , в конце концов, отыскать Грааль.
Среди мотивов, характерных для британской традиции, упомянем еще те, что связаны с Круглым Столом и символизмом местопребывания Артура. Выделим особо символы недоступной земли: царство Артура, согласно Андреа Каппеллано, отделено от мира людей широким потоком, через который переброшен только один узкий мост, полный опасностей. Это царство охраняют титаны, а посреди него находится постоянно вращающийся замок(42). В этом замке, называемом также “королевский замок” — caer rigor—или “замок богатых”—caer golud—хранится сверхъестественный сосуд, отвоеванный королем Артуром (согласно традиции “The spoiling of Annwn”) у короля “иного мира”. Этот сосуд является эквивалентом одного из символов гиперборейской традиции Туата да Дананн (сосуд Дагды), и подобно Граалю в замке “богатого” короля, он способен “насытить” пищей любое количество людей, вылечить любые раны и предохранить от воздействия времени, отказывая в своих дарах лишь скупым и клятвопреступникам(43). Образ вращающегося замка — revolving castel, caer sidi—тождественен “вращающемуся острову”, который в древней кельтской саге иногда заменяет собой “остров из стекла” и сам Аваллон. Здесь явно содержится указание на “Полярную Землю”, вращающуюся вокруг земной оси и вовлекающую в свое вращение весь мир: все это заставляет вспомнить образ “Вселенского Повелителя”, Чакраварти, “вращающего колесо”, того, кто, будучи недвижимым центром, вращает колесо царства, regnum, и руководит всей упорядоченной Вселенной. Эти же идеи стоят и за символизмом Круглого Стола, который установил Артур по совету “Мерлина”, чтобы основать рыцарский орден, чьей главой был он сам (44). Согласно тексту Мэлори, Круглый Стол был создан по образу мира и в нем была воспроизведена вся Вселенная, небо и земля(45). В других текстах(42), упоминаются движения звезд и вращение небес относительно неподвижной точки, из чего явствует, что рыцари, восседающие за Круглым Столом, суть представители высшей центральной власти. Теперь важно указать, что в различных вариантах сказаний рыцари Круглого Стола (или по меньшей мере лучшие из них) выступают в количестве ***двенадцати***, что явно близко к двенадцати Пэрам, из “Романа о Бруте”, “которые разделили землю на 12 частей, сделали каждую феодом одного из них и назвались королями”(46). Важность этой детали состоит в том, что 12 — это солнечное число, которое всегда в той или иной форме фигурирует там, где образуется или уже образовался сакральный центр традиции: 12 тронов Мидгарда, 12 высших богов Олимпа, 12 деревянных шестов в дельфийском святилище Аполлона, 12 ликторов в Риме, 12 жителей Аваллона, 12 избранных наследников Карла Великого и так далее. Но в истории о Граале и короле Артуре этот символизм связан также с последующим мотивом ***опасного места***. Это — оставленное пустым место у Круглого Стола, предназначенное для ожидаемого избранного рыцаря, превосходящего всех остальных , который должен стать ***тринадцатым*** рыцарем. Этот тринадцатый явно соответствует в данном случае самому правителю высшего центра, Властелину и Полюсу всех остальных двенадцати, образу самого Чакраварти, “Короля Мира”(47).
Естественно, когда речь идет об “опасном месте”, понимаемом как место, оставленное пустым, следует видеть в этом намек на инволюцию царства Артура или на деградацию его властителей, так как здесь подчеркивается необходимость восстановления чего -то утраченного. В идеальном случае именно в это время рыцари Круглого Стола и должны отправиться на поиск Грааля. В средневековой литературе линии поиска Грааля и приключений рыцарей короля Артура неразрывно переплетаются друг с другом.
В таком случае царство Артура отождествляется обычно с царством Локриса или Логреса—то есть с древним названием Англии, с “Албанией” или “Белым Островом”, с местопребыванием Грааля. И рыцари Артура пускаются на поиски Грааля, чтобы вернуть этому царству его былое великолепие и разрушить злые чары, обрушившиеся, согласно Мабискогиану, на эту землю. Грааль — это символ того, что было потеряно, но что должно быть найдено снова. Один человек должен вернуть Граалю все его качества, и он же и займет тогда рыцарское “опасное место”.
Здесь мы можем наблюдать некоторое раздвоение фигуры короля Артура. С одной стороны, существует сверх-исторический “король Артур”, символизирующий определенную миссию. С другой стороны, есть король Артур как тип исторического представителя этой миссии, участвующий в событиях, сходных с древнейшими рассказами об уничтожении и рассеянии Туата де Дананн и их потомков. Но чтобы не забегать вперед, напомним только эпилог древней легенды об Артуре, в которой мы снова сталкиваемся с символизмом женщины.
Два персонажа стремятся отнять у Артура его “Даму” — Квеннувар, Джиневру (это имя означает “белый дух”, что еще раз подчеркивает символический характер образа). Первый—это Мэльвас, который уводит ее в свой город Гластонбэри, отождествляемый с морским “Городом Стекла” и с Аваллоном— Glastonia est urbs vitrea — etiam insula Avalloniae celebriter nominatur (48). (Гластония—это стеклянный город, называемый также знаменитым “Аваллоном”). В результате этого “Стеклянный Остров” подвергается осаде, и в конце концов дело кончается перемирием. Здесь в легенду вмешивается христианский элемент, так как Артур отдает остров в качестве феода представителю Церкви, обеспечив его безопасность. На самом деле, речь идет о попытке христианской традиции заместить собой традицию кельтско-гиперборейскую, вобрав в себя все наиболее значительные ее темы. Гластонбэри был одним из главных центров распространения христианства в Англии, и чтобы сохранить сакральный престиж Гластонбэри, христианство стремилось вобрать в себя в христианизированной форме древние нордическо-кельтские традиции, приписывая христианской церкви сакральное значение древнего Аваллона. “Гластония, то есть Гластонбэри, — гласит основополагающий в этом отношении текст, “De antiquitate Glastoniensis Ecclesiae” (“О древностях Гластонбэрийской церкви”), — раньше называлась ygnis gutrin, ygnes на бретонском означает остров, insula, a gutrin, “стеклянный”, vitrea. С приходом англичан это место стало называться Glastiburi от glas—стекло, vitrum, и buria — город, civitas, Glastiberia(49).” История передачи острова Артуром церкви служит как бы подтверждением “традиционной преемственности”, сфабрикованным христианскими “евангелизаторами”. Но этим дело не ограничилось: ссылаясь на трагический эпилог древней легенды, было объявлено, что король Артур умер и его могила находится в Гластонбэри. Так, древнейший центр сохранился, приобретя, однако, новое значение — значение центра христианского миссионерства в Англии.
Во второй версии истории о “Даме” короля Артура говорится, что пока Артур был в походе, создавая легендарную мировую империю и завоевывая Рим, чтобы короноваться именно в этом святом городе, его племянник Модред, оставшийся на родине, захватил трон и овладел “Дамой” Артура, Джиневрой. В последовавшей за этим войне предатель был убит, но также пали и лучшие рыцари Круглого Стола. Сам Артур был смертельно ранен, и перенесен на Аваллон, где чары женщин этой земли и особенно Морганды (“Рожденной из Моря”) излечивают его и позволяют ему снова выполнять его сакральные функции(5О). Но раны короля Артура (особенно, согласно некоторым источникам, одна рана — от отравленного копья) каждый год снова открываются, и верные ему люди напрасно ожидают его возвращения. Однако и сегодня еще живет предание, согласно которому однажды король Артур все же снова появится с острова Аваллона и возглавит свое царство: поэтому некоторые британцы вплоть до этого времени не хотят более избирать себе королей(51). В других формах легенды — например, в “Otiа Imperialia” Джервези из Тилбэри—Артур описывается лежащим на постели в волшебном дворце на вершине холма. Согласно еще одной версии, подчеркнуто христианской, он уже “умер”, и его тело захоронено в аббатстве Гластонбэри, которое как мы видели, хотело отождествить себя с самим Аваллоном.
Все эти данные следует отнести к периоду кризиса или междуцарствования, после которого должен начаться поиск Грааля. Здесь мы подошли вплотную к другой фундаментальной для цикла Грааля теме: теме раненого короля, который пребывает в таинственном и недоступном месте, ожидая излечения, чтобы затем “вернуться”. Напомним также иную древнейшую тему кельтских саг—тему царства, обреченного на стерильность и разорение вследствие восстания плебса или в результате раны от копья или пылающего меча, полученной одним из его правителей.
5 Имперская легенда — Повелитель Вселенной
Согласно вышесказанному, легенда о короле Артуре является одной из многих форм общего мифа о невидимом вселенском императоре и правителе, а также о его проявлениях. Эта тема возникает начиная с самой глубокой древности, и она тесно связана с доктриной “циклических проявлений”, аватар, то есть с проявлением в определенные моменты и в различных формах единого Принципа, который в промежуточные периоды пребывает в скрытом, непроявленном состоянии(52). Так,этот правитель имеет все отличительные черты воплощения самого Принципа; легенда через различные образы обязательно подчеркивает, что он “не умирает”, что он лишь удаляется в недоступное место, откуда он однажды появится снова; что он “спит” и должен рано или поздно проснуться. Так, сверх-исторический элемент накладывается на элемент исторический, превращая в символ личность реального правителя, короля. Иногда имя такого человека сохраняется, но означает уже нечто трансцендентное по отношению к ней самой.
Образ короля, впавшего в “сон” или в летаргическое состояние, подобен другому образу—короля подмененного, ущербного или парализованного, хотя это следует всегда относить лишь к внешним историческим представителям священной королевской власти, а не к самому нерушимому принципу. Отсюда вытекает тема раненого, искалеченного, бессильного короля, который продолжает жить в недоступном “Центре”, где не властны законы времени или смерти.
Чтобы не повторять все то, что мы сказали в другом месте по этому поводу, развив в должной мере комплексный и универсальный контекст данной проблемы, напомним лишь некоторые типические формы, в которых в самые древние эпохи подобный символизм находил свое выражение. В индуистской традиции мы сталкиваемся с темой Махакашипы, который спит в горе, но должен проснуться, когда задуют в раковины в момент нового проявления Принципа, уже ранее обнаружившего себя в форме Будды. Этот период является также временем пришествия “Правителя Вселенной”, Чакраварти, носящего имя ***Шанкха*** , но слово “шанкха” на санскрите означает “раковина”, в чем через вербальную ассимиляцию проявляется идея пробуждения ото сна новой манифестации “Короля Мира” и самой Примордиальной Традиции, которая, согласно той же индуистской доктрине, считается скрытой в промежуточные периоды кризиса именно внутри “раковины”. Аналогичная иранская традиция повествует о герое Керсаспа, который, будучи раненным стрелой во время “сна”(снова этот же символ !), пережил в летаргическом состоянии века в окружении ухаживающих за ним женщин-фраварти (подобно тому, как раненый Король Артур продолжает жить на острове женщин, владеющих врачебным искусством). Но Керсаспа проснется в эпоху Саошьянта и будет сражаться рядом с ним в его войске(53). Саошьянт— это Правитель будущего, триумфального царства “Бога Света”, и разрушитель темных ариманических сил . И здесь следует заметить, что еврейская концепция “Мессии” и христианская теория “Царства Божьего”, из которой собственно и развился непосредственно средневековый имперский миф, суть лишь отголоски этой древней арио-иранской дохристианской традиции.
Но самой важной формулировкой этого мотива является доктрина Калки-аватары, связанная с историей Парашу-Рамы, одного из наиболее типических образов героической линии Примордиальной олимпийско-гиперборейской традиции. Когда предки арийских колонизаторов Индии еще пребывали на их северной родине, Парашу-Рама своим топором уничтожил касту восставших воинов, и также свою согрешившую мать. Именно эти символы, как уже было сказано, характеризуют “героический” дух, — преодоление как деградировавшей мужественности, так и духовности, поставленной под женственно-материнский знак вследствии противоположной разновидности инволюции и деградации, — и это тем более важно, что деяния Парашу-Рамы относятся к периоду между серебрянным (то есть лунным) и бронзовым (то есть титаническим) веками, между Трета-югой и Двапара-югой. Парашу-рама не умер, он удалился в аскетическую обитель на вершине горы Махендра, где он и живет вечно(54). Когда наступят последние времена, в соответствии с циклическими законами произойдет его новое проявление в форме сакрального короля, который победит “темный век” и который будет носить имя “Калки -аватара”. Калки символически рождается в Шамбхане, чье имя в индуистской и тибетской традициях обозначает сакральный гиперборейский центр (55). Духовным учителем Калки является сам Парашу-Рама, и будучи посвящен в сакральную науку, Калки приобретает царственные достоинства. От Шивы он получает белого крылатого коня (чье значение во всей истории 1О-го аватары настолько важно, что иногда этот конь отождествляется с самим Калки), всезнающего попугая(56) и светящийся меч. Здесь следует вспомнить, что Король Артур также должен появиться на белом коне, и что этот символ играет важную роль в Апокалипсисе св. Иоанна Богослова. В связи с королем Артуром также говорится об исчезнувшем мече, который снова должен вернуться к королю Артуру и который время от времени появляется из воды, излучая свет(57). Ведомый птицей, Калки найдет себе “Даму”, жену, Падму, Падмавати, царскую дочь, которой никто не мог обладать, так как все мужчины, которые ее домогались, по закону божественной воли превращались в женщин. Этот символ имеет очень глубокий смысл. Потом Калки со своими воинами пересекает море, не замочив ног, так как море перед ним магически каменеет. Позже он снова возвращается в свой родной город, в Шамбхалу, который находит столь преображенным и сияющим, что он кажется ему городом Индры, Царя Богов и Бога Героев. Это — символ нового проявления сил примордиального центра, и здесь опять появляются представители солнечной и лунной династий, Цари Мару и Дева, которые благодаря могуществу, полученному путем аскезы, смогли сохранить жизнь через все века мира, вплоть до самого “темного века”, пребывая в Гималаях, то есть в горах, считающихся местом “нескончаемого продолжения” золотого века. Наконец, происходит последняя битва, сражение Калки с “темным веком”, персонифицированном в богине Кали, а также в двух предводителях демонов—Коке и Викоке(58). Эта конечная битва будет особенно жестокой, так как поверженные демоны в ней будут постоянно оживать снова, едва коснувшись земли. Но в финале Калки все-таки одержит победу(59).
Все эти символические элементы, наличествующие в данном сюжете, и, быть может, еще не совсем ясные читателю, мы объясним в дальнейшем. Здесь же мы хотим обозначить те аспекты, которые в перспективе разных традиций составляют универсальный имперский миф о новой манифестации “царства”, Regnum. Кроме того, очень важно однозначно заявить о необходимости рассматривать все средневековые формы этого мифа в общем и универсальном контексте, далеко превосходящем узкие границы сугубо христианских представлений. Впрочем, уже в римскую эпоху, в ее имперско-языческий период, можно встретить определенные признаки пробуждения идеи золотого века, царь и правитель которого, Кронос, как мы уже видели, считался вечно живущим, но пребывающим в состоянии сна в гиперборейских регионах. При Августе пророчества сибилл возвещали о приходе “солнечного правителя”, rex a coelo или ex sole missus(6О) (“сшедшего с небес или посланного солнцем”), на которого ссылался и сам Гораций (61), когда он говорил о приходе гиперборейского бога золотого века, Аполлона. Вергилий (62) также провозглашал близость нового золотого века, века Аполлона и героев. Император Август именно в этом ключе осознавал свою символическую “генеалогию”, идущую от Аполлона, и феникс, часто появляющийся среди образов Адриана и Антония, также имел прямое отношение к идее воскресения примордиальной эпохи в Римской Империи(63). Именно связь Рима со сверх-историческим и метафизическим принципом Империи, Imperium, — связь, основывавающаяся на уже упомянутой нами возможности перенесения самого этого принципа на те или иные его проявления в истории, — лежит в основе самой теории непреходящести и вечности (aeternitas) Рима.
В византийский период имперский миф получил у Мефодия такую формулировку, которая, акцентируя так или иначе его связь с Александром Великим, снова обращается к вышеперечисленным темам. Здесь снова встречается мотив царя, которого посчитали мертвым, но который ожил и основал новый Рим. После его непродолжительного царствования появляются орды Гога и Магога, которым некогда Александр Македонский преградил путь, и начинается “последняя битва”(64). Именно эта форма и была воспринята и широко развита средневековыми гибеллинами.
Ожидаемый император, сокрытый, но не умерший, пребывающий в недоступном и невидимом центре, здесь превращается в того или иного правителя Священной Римской Империи: Карла Великого, Фридриха I, Фридриха II. И сопутствующая тема разоренного и бесплодного царства, ожидающего восстановления, находит свой эквивалент в теме ***Сухого Древа***. Сухое Древо, ассоциирующееся с местопребыванием “Короля Мира”, о котором мы будем говорить ниже, снова зазеленеет в момент новой имперской манифестации и победы над силами “темного века”, представляемом в соответствии с новой религией, в библейско-христианских терминах, то есть в образах орд Гога и Магога, врывающихся в мир в эпоху Антихриста(65). Это, однако, не мешает тому, что образы Фридриха II или короля Артура, пребывающих на горе, и рыцарей короля Артура, вырывающихся из горы в дикой охоте, несут в себе элементы, связанные с древними нордически-языческими концепциями: с Вальхаллой как с горным местопребыванием Одина, главы “божественных героев”(66), с отрядами духов героев (избранных “Дамами”, валькириями), которые, превратившись в свиту дикой охоты, становятся мистическим войском Одина, призванным вступить в последнюю битву с “существами стихий”.
Это сказание в эпоху золотого века западного рыцарства и гибеллинизма повторяется с бесчисленными вариациями, и отправляясь от пророчества относительно явления “третьего Фридриха”, оно находит свое окончательное выражение в западной формуле об Императоре, который “и жив, и не жив”: “Oculus eius morte claudet abscondita supervivetque, sonabit et in populis: vivit, non vivit, uno ex pullis pullisque pullorum superstite” (“Он смертным сном сомкнув глаза свои, все же выжил, он спит, и самые простонародные и дремучие суеверия утверждают, что он живет и не живет”)(67). “Живет и не живет” — вот пророческая формула, средневековой цивилизации в период ее заката. Раненый король, король, пребывающий в летаргии, король, умерший и лишь кажущийся живым, или живой, но лишь кажущийся мертвым, и так далее — таковы близкие и взаимозаменяющие темы, которые мы постоянно встречаем в цикле Грааля, вдохновенным особой жизненностью и силой последних высоких стремлений Запада восстановить свою сакральную структуру в согласии с законами великой, духовно-мужской и традиционно имперской цивилизации.
6 Фридрих — Пресвитер Иоанн — Имперское Древо
В древней итальянской новелле говорится о том, что “пресвитер Иоанн, благороднейший индусский повелитель”, отправил послов к императору Фридриху как к “подлинному зеркалу мира, чтобы узнать, насколько он мудр в словах и делах”. От “пресвитера Иоанна” “Фридриху” (скорее всего, речь идет о Фридрихе II) были переданы три камня, и вместе с тем ему был задан вопрос о том, что является самой лучшей вещью на свете. “Император взял камни, ***и не спросил об их достоинстве”. На поставленный вопрос он ответил, что самая лучшая вещь на свете—это “мера”. Из всего этого пресвитер Иоанн заключил, что “император был мудрым в словах, но не в делах, поскольку он не спросил о достоинстве камней, каждый из которых являлся столь ценным”. Пресвитер Иоанн посчитал, что “эти камни, не будучи познанными Императором, со временем потеряют свою ценность”, и потребовал их назад. Особенно ценным был один из камней, который мог сделать невидимым, и о котором пресвитер Иоанн сказал, что “он стоит больше, чем вся ваша Империя”(68).
Согласно другой легенде, записанной Освальдом Шрайбером, Фридрих II получил от пресвитера Иоанна платье из несгораемой кожи саламандры, воду вечной молодости и кольцо с тремя камнями, дающее возможность жить под водой, становиться невидимым и неуязвимым. Камни пресвитера Иоанна чаще всего фигурируют в немецких текстах периода около 13ОО года, вместе с упоминаниями о силе, делающей невидимым(69).
Эти легенды являются очень важными, если вспомнить, что царство пресвитера Иоанна—это не что иное,как средневековое название “Высшего Сакрального Центра”(7О). Считалось, что это царство находится в центральной Азии—или в Монголии, или в Индии, или, наконец, в Эфиопии, а это последнее название в те времена обозначало не только страну, известную сегодня под этим именем, но и нечто иное. Атрибуты, приписываемые этому царству, не оставляют никаких сомнений в его символическом характере. “Дары пресвитера Иоанна” императору Фридриху являются как бы внешним “мандатом”, предложенным германскому правителю Священной Римской Империи с тем, чтобы он установил реальные контакты с принципом “Универсального Господина”. Вода вечной юности означает бессмертие. Несгораемое платье напоминает о Фениксе, обновляющемся посредством огня и могущем в нем пребывать безо всякого для себя вреда. Способность быть невидимым часто символизирует возможность иметь контакты с невидимым и сверхчувственным миром, переходить в него. Способность жить под водой, не утопать в ней, ходить по ней (это заставляет вспомнить хождение по водам Калки-аватара, поднимающийся над водой меч короля Артура и т.д.) означает реальное соединение с Принципом, стоящим высоко над течением мира, над потоком становления. В целом же здесь речь идет о квалификации чисто инициатического типа и о потенциях, связанных с высшей инициацией.
С учетом всего вышесказанного, итальянская легенда, видимо, повествует о некоторой неадекватности Фридриха для получения такого мандата. Предел Фридриха—это достоинство светского рыцаря и чисто временного правителя, на что указывает его ответ : “мера”—лучшая вещь на свете (71). Фридрих ***не задал вопроса***, вопроса о символах могущества, предложенных ему пресвитером Иоанном. Из-за отсутствия осознания смысла высшего мандата, его действенность была отныне обречена на убывание, поэтому пресвитер Иоанн и взял этот мандат обратно. Особая форма бытия императора, который “живет и не живет”, чья жизнь—это только видимость, равно как и тема короля, пребывающего в летаргическом сне, тесно связаны с основополагающим мотивом историй о Граале: ***с виной, сущность которой заключается в отсутствии “постановки вопроса”*** , так как уже сам факт такой постановки означал бы начало реставрации. Добавим несколько деталей к описанию царства пресвитера Иоанна. “Tractatus pulcherrimus” называет его “царем царей— rex regum”. Он объединяет в себе духовную и светскую власть (72) и может сказать о себе: “Johannes presbyter, divina gracia Dominus dominacium omnium, quae sub coelo sunt ab ortu solis usque ad paradisum terrestrem” (“Пресвитер Иоанн, Божьей милостью Господин всех господ, которые только есть под небом от Восхода солнца до земного рая”). Но сущностно “пресвитер Иоанн” — это титул, имя, обозначающее не индивидуума, а некоторую сакральную функцию. Так, у Вольфрама фон Эшенбаха и в “Титуреле” мы встречаемся с именем “пресвитер Иоанн”, взятым в качестве титула, и сам Грааль, как мы увидим в дальнейшем, будет указывать, кто и в какой последовательности должен становиться “пресвитером Иоанном”. В различных средневековых легендах “пресвитер Иоанн” сдерживает племена Гогов и Магогов и управляет видимым и невидимым мирами (и естественными, природными, и сверхъествественными, невидимыми существами), препятствует проникновению в свое царство “львов” и “гигантов”. В этом царстве находится также “источник вечной молодости”, и не случайно оно часто смешивается с местопребыванием “трех волхвов” или с городом Сеува (Seuva), воздвигнутого рядом с Холмом Победы—Vaus или Victorialis — по приказу трех волхвов(73). Здесь снова обнаруживается “полярный” символизм “вращающегося замка”, имитирующего вращение небосвода, а также символизм места, где хранится камень света, или камень, “заставляющий слепых прозреть”, или камень, делающий невидимым(74). В частности, пресвитер Иоанн обладает камнем, который может воскресить Феникса или ***Орла***. Это указание особенно важно, так как Орел всегда, и особенно в эпоху, когда складывались эти легенды, был символом имперской функции, которая в своем “вечном” аспекте уже в Риме часто связывалась с Фениксом. Некоторые источники утверждают, что иранский царь Ксеркс, Александр Македонский, римские императоры и, наконец, Огьер, король Дании, и Геррино “посещали” царство “пресвитера Иоанна”(75). Речь идет о мифологизированных и смутных воспоминаниях относительно контактов, которые великие исторические правители и легендарные герои имели—в более или менее прямой форме, через невидимую санкцию, узаконившую их царственное достоинство—с Высшим Центром, где находится камень, могущий воскресить Орла.
Согласно одной из легенд, Александр Великий, дойдя до Индии по пути, который до него прошли Геракл и Дионис, как венец своих имперостроительских успехов попросил Божество даровать ему высший знак его победы. После этой просьбе он отыскал источник вечной юности, а также два дерева—мужское и женское— древо Солнца и древо Луны, которые объявили ему о его судьбе и о его Империи, Imperium(76). В контексте легенд этого цикла часто упоминается “Древо Центра”, “Солнечное Древо”, Древо, дающее победу и Империю, а также “Древо Сифа”.
На основании таинственных и чудесных историй, рассказанных различными путешественниками, в Средние Века далекая и могущественная империя ***Великого Хана***, императора татар, отождествилась с империей самого “Короля Мира”. Она часто смешивалась также с царством пресвитера Иоанна. Так, в связи с легендой о Великом Хане появились мотивы таинственного Древа, дающего тому, кто к нему приблизится или повесит на него щит, победу и универсальную Империю. Вот довольно характерный текст Иоханна фон Гильдесхейма:” Et in ipsa civitate in templi Tartarorum est arbora arida, de qua plurima narratur in universo mundo … ab antiquo in omnibus partibus Orientis, fuit consuetudinis, et est, quod si quis rex vel dominus vel populus tam potens efficitur, quod scutum vel cliptum suun potentur in illam arborem pendet, tunc illi regi vel domino in omnibus et per omnia obediunt et intendunt” (“И в этой стране в храме татар есть сухое дерево, о котором многие рассказывают во всем мире… и издревле во всех уголках Востока, по обычаю, и если кто хочет быть царем над царством или народом, он должен повесить на это дерево щит, и тому королю будут все подчиняться и во всем его слушаться”)(77). Дерево, о котором здесь идет речь, стало точкой пересечения различных значений, подчас связанных с вербальными ассоциациями. Здесь имеется в виду не только символизм “Сухого Древа”. “Сухое Древо”—это лишь одна из интерпретаций выражения ***Arbre Solque***, которое можно понять и как “Солнечное Древо” — Аrbor Solis, и как “Одинокое Древо” — Arbre Seul, и как “Древо Сифа” · Arbor Seth. Марко Поло, рассказывая о стране Великого Хана, писал: “et il y a un grandisme plain ou est l’Arbre Solque, que nous appelons l’Arbre Sec” ( “Там есть огромная долина с “Arbre Solque”, которое мы называем “Сухое Древо” ). Слово ***”Solque”***, понятое как арабский корень, может означать “большой, высокий, долголетний”, а в одном английском манускрипте речь идет уже не о Сухом Древе, а о Древе Сифа, поскольку оно выросло из семени, которое Сиф взял от Древа Познания, то есть от Древа, растущего в центре Земного Рая(78). Тот факт, что это Древо дает приблизившемуся к нему могущество и универсальную власть, также отсылает нас к традиции, связанной с “примордиальным состоянием” (то есть с Земным Раем), а разделение этого Древа надвое, то есть на Древо Солнца и Древо Луны или на два аспекта Древа Познания, а также Древа Победы, указывает на синтез двух потенций, заключенных в этом райском состоянии: синтез, предшествующий последующему делению, “феминизации” духовного и материализации мужского. Связь Древа Империи с центральным Древом Рая, обнаруживающаяся в этих легендах, вполне естественна, если учесть очевидную связь между подлинной манифестацией “Империи” и примордиальным райским состоянием. Что же касается определения “сухое”, то о нем мы уже говорили: эта характеристика указывает на период имперского упадка, который необходимо преодолеть. Этот смысл очевидно проглядывает, к примеру, в легенде, утверждающей, что Древо “зазеленеет” при встрече пресвитера Иоанна с Фридрихом.
Что же до идеи “царства пресвитера Иоанна”, то она исторически послужила основой для концепции о необходимости интеграции рассеянных сил в символах рыцарства, Империи и крестовых походов. На основании более материальной версии данной теории, таинственный и могущественный князь Востока— не христианин, но друг христиан — призывался на помощь в христианских крестовых походах, в наиболее трагические их периоды, для того, чтобы обеспечить священной войне победоносный исход(79). Когда эти надежды не оправдались, и наивно ожидаемой военной помощи не последовало, глубокое понимание символического смысла фигуры пресвитера Иоанна и инициатического значения его “помощи” также было утрачено, и от всего этого сохранилась только “легенда”, вошедшая составным элементом в самые различные предания.
Здесь можно упомянуть также цикл повествований об Огьере. В датской традиции Огьер или Хольгер — копия гибеллинского императора, избежавшего смерти: этот национальный герой пребывает в пещере горы или в подземных лабиринтах замка Кронбург и должен снова появиться, когда его стране и его народу будет грозить величайшая опасность(8О). Сюжет об Огьере имеет наиболее интересное для нас развитие в цикле легенд о Карле Великом, так как здесь он сводит воедино различные мотивы, разрозненные в других местах. Огьер Датский предстает здесь одним из паладинов императора Карла Великого. После конфликта с императором он постепенно начинает приобретать черты спасителя христианства в самый опасный для него период, а также черты универсального завоевателя. Он распространяет свое господство на весь Восток и достигает, как и Александр Великий, царства пресвитера Иоанна с двумя растущими там деревьями—лунным и солнечным, которые тождественны Древу Универсального Могущества из легенд о Великом Хане(81) и Древу Центра, связанному с примордиальным (“райским”) состоянием. Крайне интересно заметить, что царство пресвитера Иоанна ***в конечном итоге отождествилось с самим Аваллоном***, то есть с центром гиперборейской традиции(82), а кроме того, была установлена строгая символическая связь между “бальзамом”, получаемым из этих двух деревьев и переходом Огьера в особую форму существования. Он теперь “живет вечно” и “однажды вернется”. В этом отношении в немецком переводе рассказов о путешествиях Джона Мандевилля, сделанном Отто фон Димерингеном, мы читаем: “Man saget auch in den selben Landen das Oggier by den selben boumen were und sich spyset mit dem balsam und do vo lebt er so lang, und meinen er lebe noch und solle har wider zu inen komen” (“Говорят, что в этих странах Огьер находится у тех самых деревьев, и питается их бальзамом, и живет он долго, и считает, что будет жить еще и еще, и снова однажды вернется к нам”). После своего завоевания Востока Огьер Датский прибыл на остров Аваллон, где стал возлюбленным сверхъестественной женщины, феи Морганы, сестры Короля Артура. Там он живет вдали от мира, наслаждаясь вечной молодостью. Но христианский мир, находясь в страшной опасности, снова нуждается в его помощи. Архангел Михаил отправляется к фее Моргане и, следуя божественному распоряжению, Огьер снова появляется в мире и завоевывает победу. Здесь обнаруживается другая весьма характерная тема, сопряженная с циклом Грааля, и особенно в связи с “сыном” короля Грааля, Лоэнгрином.—Герой, посланный высшим сакральным центром в мир, ***недолжен открывать ни своего имени, ни места, откуда пришел***. Миссия, которую он выполняет и та сила, которая действует сквозь него, должны оставаться тайными и не смешиваться с его личностью, не отождествляться с ней. Огьер нарушает этот закон и открывает место, где он “пребывает вечно”. В тот же самый миг время обрушивается на него, он мгновенно стареет и готовится испустить дух. Но в последний момент появляется фея Моргана и уносит его снова на остров Аваллон, где он должен будет оставаться, пока христианский мир в ***седьмой*** раз ни будет испытывать в нем нужду(83).
В связи со всеми этими символическими концепциями особенно важен тот факт, что у Вольфрама фон Эшенбаха пресвитер Иоанн предстает потомком династии Грааля, а в “Титуреле” сам Парсифаль берет на себя функцию “пресвитера Иоанна”. Именно в его царство, в конце концов, был переправлен Грааль. Так, он и до сих пор указывает, кому надлежит стать в очередной раз тайным “пресвитером Иоанном”(84). В немецкой редакции легенды об Огьере, пресвитер Иоанн и Великий Хан предстают двумя спутниками Огьера, основавшими две могущественные династии(85). Как бы то ни было, здесь речь идет о различных вариациях единой темы, выраженной по разному в тех или иных сюжетах, связанных с конкретными символическими персонажами.
7 Данте—Veltro и Dux—“Гончая” и “Вождь”
Чтобы закончить ряд этих сопоставлений, заметим, что сама дантовская концепция “Veltro” (“Гончая”) и “Dux”(“Вождь”) примыкает к той же цепи идей и символов.
С чисто внешней точки зрения не исключено, что Данте использовал термин “Veltro”—cane levriere (“гончая собака”) · по фонетической аналогии между словом “cane” (“собака”) и словом “хан” — титул высшего правителя монгольской Империи.
Как мы уже говорили, в ту эпоху монгольская Империя часто отождествлялась с царством пресвитера Иоанна, с царством Александра, Огьера и так далее, то есть с различными образами “Центра Мира”. Великий Хан татар в то время еще не превратился в синоним ужасной угрозы для Европы, но согласно описаниям Марко Поло, Хайтона, Мандевилля, Иоханнеса де Плано Карпини и так да лее, понимался как могущественный император таинственной, далекой и огромной Империи, как мудрый и счастливый монарх, друг христиан, хотя и “язычник”. Вербальная ассимиляция, сделавшая из Хана Veltro, появляется, впрочем, уже в немецкой версии Мандевилля: “ Heisset der grosse hundt, den man gewonlich nennt Can… der Can ist der oberst und machtigst Keiser den die sunne uberscheinet”. (“Великая Собака, которую обычно называют Хан, Кан… Хан—правитель, и могущественный Император, затмевающий солнце”). Бокаччо, опровергая интерпретацию дантовского Veltro как Великого Хана, уже самим фактом такого опровержения подтверждал существование этой интерпретации(86). Кроме того, в древне-немецком языке слово “huno” (близкое к “hund”, “собака”) означало господина, правителя, и этот корень часто встречается в именах древних семейств немецких аристократов,— к примеру, Хунигер (Huniger) и так далее.
Все это отнюдь не так абсурдно, как может показаться на первый взгляд, и подобное отождествление вообще перестает выглядеть чем-то странным, если вспомнить, что в ту эпоху титул Великого Хана воплощал в себе определенную сакральную функцию, не связанную ни с какой конкретной личностью и ни с каким сугубо историческим или географическим царством. У Данте речь идет именно об этой функции, и в образе Хана она обретает свое символическое, а, одновременно, и политическое воплощение, связанное с верой в идеал Империи и с надеждой на ее реставрацию. Все это довольно близко к духу самих оздателей цикла о Святом Граале.
Здесь невозможно разобрать все уровни символизма “Божественной Комедии”. Ограничимся лишь самым общим указанием, что путешествие Данте через различные миры может быть понято как художественно выраженная схема постепенного духовного очищения и инициации. Кроме того, все перипетии данного путешествия имеют прямое отношение к идее Империи. Данте заблудился в темном и диком лесу. Его коснулась сила, “никогда не касавшаяся еще ни одного человека”(87). Далее следуют намеки на “пустынный берег” и на “смерть, с которой бился он — над потоком, где море не бурлит”(88), и упоминание о восхождении на “блаженный холм” и о “предвкушении высот”(89).—Все эти детали однозначно напоминают нам аналогичные ситуации, в которые попадают рыцари, искатели Грааля, переходящие бурные потоки, встречающиеся со смертельной опасностью в “диких землях”, чтобы в конце концов достичь “дикого холма”, Montsalvatsche, где стоит “Замок Радости”.
В “Беатриче” снова мы сталкиваемся с темой “сверхъестественной женщины” — и это станет еще более выразительным, если мы будем учитывать весь символизм “Fedeli d’Amore”, инициатической организации, к которой принадлежал Данте. И в любви, движущей Беатриче в ее желании постоянно оказывать Данте помощь с небес, есть нечто напоминающее то предназначение и “избранничество”,то “покровительство свыше”, только благодаря которому рыцарям и удалось приблизиться к Граалю и выйти победителями из цепи приключений и символических битв. И все перипетии рыцарей Грааля символически описывают тот же процесс духовного очищения и инициации, что и у самого Данте. Однако в “Божественной Комедии” не достает духа сугубо героической традиции, так как линия Данте более связана с традицией богословской и умозрительной. Поэтому инициатический путь Данте описан в форме прохождения сквозь ад и чистилище.
В первом эпизоде “Божественной Комедии” подход к холму Данте преграждают лев и волчица. Эти образы имеют точное соответствие во второй части поэмы (9O) в символах блудницы, “твердой как скала горы высокой”, и буйного гиганта, соблазняющего ее. Чаще всего волчицу и блудницу отождествляют с католической церковью, а льва и гиганта с домом французских монархов, что является довольно правдоподобным объяснением. Но если пойти дальше, чем чисто историческое толкование данных образов (а к этим историческим намекам следует отнести еще и уничтожение Ордена Тамплиеров), мы обнаружим во всем этом более глубокие и более безусловные принципы, не связанные с конкретной исторической ситуацией. Лев и гигант в таком случае суть образы деградировавшей, чисто светской, алчной монархии, отождествившейся с одичавшим и выродившимся чисто воинским принципом. Волчица и блудница, в свою очередь, — это выражение инволюции и вырождения духовной власти, жреческого принципа. Однако надо заметить, что в вопросе духовной власти концепции Данте страдают ограниченностью, обусловленной его христианским вероисповеданием. Когда он осуждает Церковь, он — · как позднее Лютер — укоряет ее в упадке, в ее превращении в чисто мирскую, светскую организацию, погрязшую в политических интригах, а не критикует ее, исходя из более высокого, сверх-религиозного принципа. Даже если бы церковь осталась чистой и безгрешной, сохраняя верность изначальному учению Христа, все равно, она была бы препятствием для полноценной реставрации интегральной традиции, поскольку христианство как таковое, в самой своей сущности, представляет собой лунную, в лучшем случае, аскетически-умозрительную, духовность, не способную стать базой для такой реставрации. Но мы еще вернемся к этому в данной работе, хотя это и так должно быть понятно для всех, кто читал наше основное произведение, “Восстание против современного мира”.
Как бы то ни было, Данте предсказывал приход того, что положит конец этой двойной узурпации. Veltro, “Гончая”(91), на основании эквивалентности символов, встречающихся в первой и во второй части этой инициатической поэмы, тождественно Dux, “Вождю”, “Божьему Посланнику”, который “накажет похоть гиганта и его блудницы”(92). Это—многоплановый символ мстителя и реставратора, образ “Повелителя Вселенной”, о ком Данте говорил в эссе “О Монархии”. Он имеет прямое отношение к “реставрации”, в основе которой будет лежать уничтожение обоих принципов упадка (извращенной и материализованной мужественности и “феминизированной” пассивной духовности). Это напоминает также о подвигах самого Парашу-Рамы. Именно таковым является глубинный смысл символа грядущего “Вождя”, независимо от того, кем были те исторические личности, в которых Данте, в соответствии со своими убеждениями гибеллинского активиста, хотел видеть воплощение этой миссии. И к этому следует добавить наличие у Данте других символов, встречающихся в легендах о Великом Хане, о пресвитере Иоанне, о Огьере Датском, об Александре Великом и, вообще, в имперских легендах. — В первую очередь, это Сухое Древо, идея его нового цветения, образ Орла.
У Данте символ Древа имеет два значения: одно—как Древа Познания и “земного рая”(оно связано с Адамом), другое—как Древа Империи (оно связано с Орлом). В целом же Древо означает Империю в ее соотношении с примордиальной традицией. Дерево Данте — это в первую очередь Arbre Sec, Durre Baum (Сухое Древо), имперской легенды. В “Божественной Комедии” и других произведениях упомянаются “растение с оборванными листьями”, “овдовевшая ветвь”, о которых говорится: “кто разорит или поламает (это растение) — тот богохульным деянием оскорбит Бога,- создавшего его святым для себя самого”(93). В отношении развития имперской концепции Данте, оставив в стороне соображения связанные с историческими условностями (символы различных состояний церкви и ее отношений с Империей), подчеркнем лишь следующее: у Данте видение расцветшего Древа последовало сразу за видением открытого лица “сверхъестественной девы”, и важно, что он сравнивает само это лицо с “сиянием вечно живого света”(94). В другом месте видение вновь зазеленевшего Древа, сопутствующее пророчеству о приходе Dux, “Вождя” (то есть о новом проявлении “Вселенского Господина”), связывается с образом “примордиального состояния”, с темой “земного рая”. Об этом говорится в следующих словах: “В этом лесу ты пробудешь недолго, — потом ты будешь со мной (то есть со “сверхъестественной девой”) бесконечно—в том Риме, где и Христос римлянин”(95). Это означает эффективную причастность к метафизическому Царству, к Regnum, которое обозначается символом Рима, и по правде говоря, данная формулировка заставляет подозревать, что подобная причастность ставится здесь выше самого христианства, и христианство становится как бы подчиненным идее сакральной Империи (“Христос—римлянин”). Далее, после этого видения, происходит инициатическая регенерация Данте через воду памяти, и эта трансформация открывает ему путь на Небеса, то есть доступ к чисто метафизическим уровням бытия. К описанию такого развития также применим символизм нового расцвета “растения с оборванными листьями”, о котором мы уже упоминали: “Я выйду из священных вод, — возрожденный как новое растение, — обновленный как свежая ветвь, — чистый и готовый отправиться к звездам”(96).
У Данте духовный путь, представленный в символизме “Божественной Комедии”, заканчивается апофеозом чистого созерцания, чистого умозрения: в соответствии с дуалистической идеей самого Данте, согласно которой Империя, со свойственной ей активной жизнью (vita activa), с ее внутренней духовностью, служит лишь подготовительным этапом к созерцательной жизни (vita contemplativa). Нечто аналогичное можно увидеть и в некоторых формах легенд о Граале, особенно в наиболее поздних из них, равно как и в итальянских сказаниях о Геррине, которые заканчиваются уходом героя в аскетическую жизнь. Но в цикле Грааля такая развязка описывается в пессимистических терминах, и основные версии легенд о Граале свидетельствуют о совершенно ином духе, о несравнимо более высоком напряжении, о достижении чего-то более высокого и безусловного, нежели только чистое созерцание, — и в этом следует видеть влияние традиции более изначальной и более абсолютной, нежели та, что вдохновляла гений Данте.
Сноски
(1) — Гесиод, “Труды и дни”.
(2) — В этом контексте наиболее фундаментальным исследованием является книга Рене Генона “Король Мира”, на которую мы и ссылаемся.
(3) — Гесиод, “ Труды и дни”.
(4) — Ю.Эвола, “Метафизика секса”.
(5) — С этим связано выражение “сын Вдовы”, “дети Вдовы”, которое, принадлежа изначально иранской и манихеской традициям, сохранилось вплоть до сего времени в западном масонстве.
(6) — Ю.Эвола, “Восстание против современного мира”.
(7) — В традиции, переданной Диодором Сицилийским, Левке, Белый Остров, отождествляется с землей гиперборейцев, расположенной в океане, “рядом с регионом кельтов”, и этот же остров назван островом Аполлона.
(8) — D’Arbоis de Jubainville, “Le cycle mythologique irlandais”, Paris, 1884. Ирландское название “Земля под волнами”, — tir fa tonn—прилагаемое к этому региону (см.F. Lot, Celtica, в “Romania” XXIV) возможно было воспоминанием о затоплении этой земли.
(9) — См. Плутарх “Об аспектах лунной орбиты”. Плиний “Естественная история, IV”. Здесь речь идет собственно о Туле, которая, согласно Страбону (“География” I, IV), находится в 6 днях плавания от Британии, рядом с замерзшим морем. О связи “героев” с изначальным веком, который они собственно и стремятся вернуть, говорит одна интересная традиция, подчеркивающая, что Кронос, Царь Золотого века, был также Царем героев. (Гесиод , “Труды и дни”).
(1O) — De Jubainville, op. cit.
(11) — ibid.
(12) — H.Martin, “Etudes d’archeologie celtique” Paris, 1872
(13) — De Jubainville, op.cit.
(14) — ibid.
(15) — ibid.
(16) — Battle of Mag Tured. (De Jubainville, “L’epope celtique” Paris, 1892)
(17) — De Jubainville, Cycle Mythologique.
(18) — Этому соответствует и упомянутая Плутархом традиция, утверждающая, что в северных землях род Геракла (героический цикл) смешался с родом Кроноса (примордиальный цикл), породив цивилизацию, “близкую к эллинской” (т.е. олимпийско-героической, чьим основным символом был именно Геракл). “Там Гераклу воздают высшие почести, уступающие лишь почестям, оказываемым Кроносу”.
(19) — Martin, Op.cit.
(2O) — ibid.
(21) — C. Sguire. ThE Mythology of ancient Britain and Ireland, London, 1909. Традиция Туата продолжалась в цикле Ульстера, а род Ульстера считался потомками Туата и обладал “солнечным” характером, подобно греческим героям.
(22) — E.Windish, Das keltishe Britannien bis zum Kaiser Arthur, Leipzig, 1912. От женщины с далекого острова герой Кондла получил яблоко, которое, сколько его не ешь, все равно остается целым, и которое пробудило в герое глубокую ностальгию. Эту же тему “неубывающей пищи” мы увидим в цикле Грааля, а равно и тему ностальгии, которую Грааль пробуждает во всех, кто его когда-либо видел.
(23) — Martin, op. cit. Marx (“Legende arthurienne”) переводит слово “avallach” как “яблоко, которое делает бессмертным.”
(24) — Здесь следует указать, что название Англии ***Альбионом*** или ее частей ***Албанией*** ( по лат. alba — “белый”) свидетельствует о переносе на эту страну древнего образа “Белого Острова” или “Острова Сияния”, который в индуистской традиции называется cveta-dvipa и считается местопребыванием Вишну, солнечного бога, носителя гиперборейского креста, ***свастики***. Это показывает, что многие географические названия имеют исключительно символический смысл.
(25) — R. Guenon, “La Terre de soleil”, “Etudes traditionnelles”1936, январь. Одним из символов земли, о которой мы говорили, является так называемая ten-mag-trogaigi, имеющая следующие символические характеристики, часто встречающиеся также в рыцарских легендах: царственные женщины, серебрянное дерево, увенчанное солнцем, древо победы, источник, сосуд с питьем, которое никогда не кончается ( Е.Beauvois. L’Elysee transatlantique et l’Eden occidental”, Revue de l’Histoire des Religions, 1883).
(26) — Martin, оp. cit.
(27) — Evola,”Rivolta contro il mondo moderno”
(28) — E.J.Delecluze,”Roland et la Chevalerie” Paris, 1845 Vol. 1. В тексте “Le Chevalier de la Charrette”, сама супруга короля Артура была обещана вооруженному рыцарю, вызвавшему на бой короля Артура, в том случае, если бы победа оказалась на его стороне.
(29) — Отметим также странный (при его буквальном понимании) характер рыцарского правила, которое утверждает, что победителю “Дама” или “королевская жена” побежденного достается автоматически, и он не только может взять ее себе, но и должен сделать это. У самого Вольфрама фон Эшенбаха читаем: swelh riter belm hi uf gebant, — der her nach riterschaft ist komen,— hat er den pris genommen, — der sol diu kuneginne han (“Каждый рыцарь по правилам должен, — если он пришел на турнир, — в случае победы, — взять себе в жены королеву”.)
(3О) — E. Faral, La legende arthuvienue, Paris, 1929
(30а) — Сакральная география Ирландии разделяла остров на 5 частей — 4 по краям и одна в центре, и этот символизм характерен для многих сакральных цивилизаций, и в частности, для дворца китайских императоров Мин-Тань. См. R. Gienon “La Grande Triade” (прим.перев.)
(31) — См. Martin. Op.sit.
(32) — F. Spiegel. “Die Alexandersagе bei den Orientalen”, Leipzig, 1851
(33) — W.B.Nicholson, King Artur and Gildas (The Academy, 1895)
(34) — R. Guenon “Le Roi du monde”.
(35) — S.Singer Die Arthursage, Bern-Lepzig,1926
(36) — Кроме того, имя медведя—bjorn—в нордических традициях применялось для обозначения Thora, т.е. прилагалось к одному из “небесных героев” или Асов, сражавшемуся против “существ стихий”. И медведь вместе с волком в “Саге об Инглингах” описываются как формы Одина, верховного вождя Вальхаллы и “Места Середины”, Митгарда.
(37) — Thomas Malory, “Morte Darthur”, London-New York, 1876
(38) — Faral, “La legende arthurienne”.
(39) — ibid.
(4О) — Malory,”Morte Dartur”, R. de Boron, “Merlin” Следует вспомнить о Зигфриде, который в северно-германской саге проходит подобное испытание: вытаскивает из “Дерева” меч, который никто до него не мог сдвинуть с места.
(41) — Malory, op. cit.
(42) — Singer, Arthursage.
(43) — Squire, Myth. of anc. Brit., op.cit.
(44) — Malory, op.cit.
(45) — F. Kampers, Das Lichtland der Seelen und der heilige Gral, Koln, 1916
(46) — Delicluze,” Roland”.
(47) — Здесь можно также вспомнить Христа и его 12 апостолов. И действительно, сближения подобного рода изобилуют в христианизированных версиях легенды. Но необходимо заметить, что данный символизм предшествует христианству и является сверхтрадиционным. Христианские символы суть лишь частные адаптации этого символизма к религиозному плану.
(48) — F.Lot, Celtica, Faral, op. cit
(49) — Faral, ibid. Не исключено, что Гластонбэри былo в доисторические времена центром примордиальной традиции, на что указывают остатки гигантского звездного храма, отмеченного очертаниями огромных рисунков созвездий, расположенных по кругу. Иногда в этом видят прототип “Круглого Стола” ( “A Guide to Glastonbury’s Temple of the Stars”, Watrius, London и R.Guenon, “La Terre du Soleil”). Естественно, не следует путать этот центр с высшим примордиальным центром, т.к. речь идет лишь об одной из его эманаций, ставшей впоследствии центром христианским. По мнению Гекатия из Аддер, писавшего в IV веке, Великобританию ранее населяли гиперборейцы, в которых некоторые усматривают “прото-кельтов”, строителей Стоунхенджа. (См. Hubert, “Les celtes”).
(5O) — “Смерть Короля Артура” , G.Schoepperle-Loomis, Arthur in Avalon and the Banshes, 1923. Faral, Singer. op.cit. В “Historia Regum Britannnian” читаем : “Inclytus ille rex Arturus letaliter vulneratus est , qui illinc ad sananda vulnera sua in insulam Avallonis evectus”(“Тот король Артур был смертельно ранен, и чтобы излечить эту рану, был он перенесен на остров Аваллон”). В “Morte Darthur” читаем:
“Некоторые в разных концах Англии говорят, что король Артур не умер, но по воле Господа Нашего был перенесен куда-то. Говорят, что он вернется… Я не настаиваю на этом, но скорее всего в каком-то месте этого мира его жизнь была изменена (He changed his life). Многие говорят, что на его могиле написаны следующие слова: “ Hic iacet Arthurus Rex quondam Rexque futurus”(Здесь покоится Артур, Король в Прошлом и Будущем)”. В этом же тексте раненый Артур приказывает, чтобы его меч вернули той же таинственной руке, которая держала его над водой, что означает как бы возвращение полученного ранее сакрального мандата на власть.
(51) — A. de Boron, “Perceval”. Последнее замечание совпадает с некоторыми мотивами этой саги, утверждающей, что Артур прийдет с острова Аваллон в момент решительной битвы с врагами британцев. В этом явно заключается тот же смысл, что и в эсхатологической “последней битве” (см. Natrovissus, “le mythe arthurien et la legende de Merlin” “Ogam”, 195O, nn 6, 1O, 13).
(52) — Согласно Алано да Лилла удаление Артура от мира связывается с сокрытием Элии и Эноха, этих пророков, которые “не умерли” и которые однажды появятся снова. (53) — S.Przyluski, “La legende de l’empereur Acoka”, Paris, 1923 (54) — Махабхарата
(55) — Мотив символического рождения сакрального Реставратора в гиперборейском центре мы находим также в иранской традиции, и он часто связывается с самим Заратустрой, который согласно некоторым источникам родился в гиперборейской земле—в airyаnem-vaejo — и там основал свою религию. (Буднахишн, Вендидад, F.Spiegel, “Die arische Periode and ihre Zustande” ,Leipzig, 1887) Что касается места рождения Парашу-Рамы, то несмотря на существование города Шамбхала рядом с Дели, о нем говорится, что это — “Город Севера”,находящийся не только на Севере Индии, но и самом Тибете, что, впрочем, как и всегда в подобных случаях, следует понимать в первую очередь символически. (56) — Любопытно заметить, что в средневековых рыцарских аллегориях “попугай” — это та птица, которая связана собственно с рыцарством и которая сражается за право рыцаря на обладание “Дамой” против церковников ( см. Ricolfi “Studi sui Fideli d’Amore”, Milano, 1933)
(57) — Natrovissus, “Le mythe arthurien”.
(58) — Кока и Викока суть символы, соответствующие Гогу и Магогу. Иногда говорят, что Кали ездит верхом на осле, т.е. на животном, традиционно связанном с демоническими и анти-солнечными силами, т.н. “детьми бессильного восстания” (см. “Восстание против современного мира”). Кроме того, город Вишасана, где правит Кали, в котором она пытается укрыться от Калки и который она, в конце концов, поджигает, представлен как город с гинеко-кратическим правлением, т.е. город, управляемый женщинами. Этой особенностью символизируется связь между демонизмом масс и узурпацией духовности “женским” типом.
(59) — Обо всем этом см. A.Preau “Kalki, dixieme avatara de Vichnu d’apres le Kalki-purana” и A.Abegg “Der Messiasglaude in Indien und Iran”, Zurich, 1928. В Вишну-пуране Калки также появляется в форме уничтожителя деградировавших “воинов”, отступивших от сакрального, как и в случае с Парашу-Рамой.
(6O) — См. Kampers “Die Deutsche Kaiseridee in Prophetie und Sage”, Munchen, 1896
(61) — Гораций
(62) — Vergilius, “Eclogiae”.
(63) — См. Kampers, op.cit.
(64) — Kampers, Kaiseridee. “Апокалипсис Петра” говорит о “сыне льва” (“лев” символизирует Империю), который опрокинет и уничтожит всех царей, получив свою мощь от Бога, появившись как некто, “восставший ото сна”. И в этот период мы встречаемся с воспоминанием о Гиперборее, т.к. у Латтанция говорится, что могущественный князь, который восстановит справедливость после падения Рима, придет из “далеких регионов севера”.
(65) — A.Graf, “Roma nella memoria e nelle immaginazioni del Medioevo”, Torino, 1883
(66) — Kampers, op.cit., Singer,” Arthursage”.
(67) — Kampers, op.cit.
(68) — Текст из G.Biagi “Le novelle antiche”, Firenze.
(69) — A.Basserman, Veltro, Gross-Chan und Kaisersage, “Neue Haidelberg Jahrbucher” 1902, Kampers, “Kaiseridee”
(7O) — Р. Генон, “Король Мира”
(71) — Это достоинство в этико-натуралистическом аспекте и определило фундаментальный стиль индо-европейской расы, как считают некоторые авторы (См. H.F.K.Gunther “Die nodische Rasse bei den indogermanen Asiens”, Munchen, 1934)
(72) — Достоинство сакрального царя здесь подчеркивается посредством библейского символизма, т.к. пресвитер Иоанн часто называется “сыном” или “племянником” царя Давида, а иногда и самим Давидом: “Davis regis Indorum, qui presbyter Johanne a vulgo appellatur — De rege Davis filio regis Johannis”. Zarncke,”Der Priester Iohannes”, Leipzig, 1883. Мы увидим выше, что царь Давид имел прямое отношение к мечу героя Грааля и к тем испытаниям, которые этот герой должен был выдержать.
(73) — Zarncke, op. cit., Oppert, “Der Presbyter Joannes in Sage und Geschichte”, Berlin, 1870. Христианское сказание о трех волхвах, это попытка придать христианству сугубо “традиционный” характер, и слово “традиционный” мы понимаем в самом высоком смысле, как это свойственно Рене Генону. Три волхва, поднося младенцу Иисусу один золото, провозглашая его царем, другой—ладан, называя его жрецом, а третий—мирро, т.е. “мазь неуязвимости”, приветствуя Иисуса как пророка были, посланцами Высшего Сакрального Центра. Данный символизм подношений и соответствующих имен, даваемых Иисусу, означал, что Иисус является представителем трех высших потенций в неразделенном примордиальном состоянии. Те же персонажи появляются и при рождении Калки-аватары, и они приветствуют его аналогичным образом. (См. Preau,”Kalki-Avatara”).
(74) — В тексте Johannes Wirth de Hese есть место: “Et ibi est speciale palacium presbiteri Johannes et doctorum, ubi tenentur concilia. Et illud potest volvi ad modum rotae, et est testudinatum ad modem coeli, et sunt ibidem multi lapides preciosi, lucentes in nocte, ac si esset clara dies” (“И там есто особый дворец пресвитера и ученого Иоанна, где он держит совет. Дворец может вращаться, и сделан он наподобие небес, и там есть много драгоценных камней, которые сверкают так ярко, что ночь кажется днем”). Zarncke “Der Prester Johannes”:”Ibi sunt lapilli qui vocantur midriosi, quos frequenter ad partes nostras deportare solent Aquilae, per quos reinvenescunt et lumen recuperant. Si quis illum in digito portarevit, ei lumen non deficit, etsi si imminuitum restituitur et cum plus inspicitur, magis lumen aenitur. Legitimo carmine consacrato hominem reddit invisibilem, etc.” (“Там есть камни, называемые “мидриозами”, которые часто в наши земли приносят орлы, они сверкают и излучают свет. Кто носит их на пальце, тому всегда хватает света, и если он поранится, то тут же рана заживет, и он станет еще здоровее. Если заклясть камень должным образом, он делает человека невидимым”).
(75) —Zarncke, op.cit. Мануэль, Король “Романии”, согласно преданиям, был перенесен пресвитером Иоанном в свой дворец и получил вечную жизнь.
(76) — Basserman, “Veltro, Gross-Khan und Keisersage”. Эта легенда об Александре, повторяя некоторые места из рассказов Каллистены и Юлия Валирия, отчасти совпадает с другой легендой XII века, согласно которой Александр достиг места, “где души праведных ожидают дня воскрешения во плоти”, т.е. земного рая, и нашел там камень—подобный камню Фридриха II и пресвитера Иоанна, о котором говорилось:”Если сможешь познать его природу и его силу, отречешься ото всех (светских) притязаний”. См. Kampers, “Das Lichtland der Seelen”. Можно также вспомнить некоторые персидские и арабские легенды, согласно которым Александр, ведомый Аль-Хизром (таинственным персонажем, играющим важнейшую роль в исламской инициации), отправился на поиски источника Жизни и Света, находящегося на ***крайнем севере***, под ***Полярной Звездой***. О результате этих поисков, однако, ничего определенного не сообщается.
(78) — Zarucke, оp. cit.
(79) — P.Hagen,” Der Gral”
(8О) — Basserman, оp. cit.
(81) — Можно было бы связать эти два дерева с двумя династиями — солнечной и лунной. Представители солнечной династии, согласно уже упомянутой истории о Калки-аватаре, не умерли, но лишь ждут явления Калки, чтобы обнаружить себя: и это событие, хотя и в другой форме, также включено в средневековых легендах в символ цветения сухого дерева.
(82) — Не так прямо и не так ясно та же связь указывается и в итальянскоих и французских сказаниях о Геррино или Герэне. Там царство пресвитера Иоанна считается центром аполлонического и солнечного культа(герой встречает там жрецов Аполлона). Аполлон, как известно, это гиперборейский бог света.
(83) — В отношении Огьера Датского см. L.Gautier,”Les epopees francaises”, Paris 1878; Voretzsch “Uber die Sage von Ogier dem Danen”, Halle,1891, G. Paris “Histore poetique de Charlemagne” Paris, 1865. Число 7 играет важную роль в циклических доктринах.
(84) — W.Golther, “Parceval und der Gral “, Stuttgart, 1925
(85) — Basserman, op. cit.
(86) — Это один из основных тезисов книги Bassermann’a.
(87) — Данте ,”Божественная Комедия”,— “Ад”,I,14,26-27
(88) — Ibid.,I,29;II,1O7-1O8
(89) — Ibid.,I,54,77
(9O) — Ibid.—“Чистилище”,XXXII,148-153
(91) — Ibid.—“Ад”,I,1O1-1O5
(92) — Данте, “Божественная Комедия”, — “Чистилище”, XXXIII,43-45. В эпизоде с Veltro,”Гончей”, победа надо львом отходит на задний план по сравнению с победой над Волчицей.
(93) — “Чистилище”, XXXII,38,5O; XXXIII,58-6O
(94) — Ibid.,XXXI,133-14O
(95) — Ibid.,XXXII,1OO-1O3
(96) — Ibid.,XXXIII, 142-145. Можно упомянуть в качестве параллели, что возвращение короля Артура также связывалось с появлением листвы на засохшем дубе который засох ***в период междуцарствия, interregnum***.